«Тогда же свебы (здесь: маркоманы — В. А.) изгнали Ванния, которого поставил над ними царем Цезарь Друз; вначале (своего правления, т. е. в 19 г. п. Р.Х. — В. А.) хорошо принятый соплеменниками и прославляемый ими (т. е. квадами, обитавшими на территории нынешней Моравии, и маркоманами — в Богемии — В. А.), а затем вследствие долговременной привычки к владычеству впавший в надменность, он (в 50–51 гг. — В. А.) подвергся нападению со стороны возненавидевших его соседних народов и поднявшихся на него соотечественников <…> Борьбу с ним возглавляли царь гермундуров Вибилий (изгнавший ранее из Бойгема готского князя Катвальду — В. А.) и сыновья сестры Ванния, Вангион и Сидон. Несмотря на неоднократные просьбы Ванния о поддержке, Клавдий не вмешался силой оружия в усобицы варваров, но обещал Ваннию надежное убежище, если он будет изгнан из своего царства (! — В. А.), а вместе с тем написал правившему тогда Паннонией (римской провинцией, занимавшей часть территории нынешних Австрии и Венгрии — В. А.) Палпеллию Гистру, чтобы он выставил вдоль Дуная один легион и набранные в той же провинции отряды вспомогательных войск для оказания помощи побежденным и устрашения победителей, если, подстрекаемые удачей, они попытаются нарушить мир и в наших владениях. Ведь надвигалась несметная сила — лугии и другие народности, — привлеченная слухами о богатстве царской казны, которую за тридцать лет накопил Ванний грабежами (других народов — В. А.) и пошлинами»

Видимо, под «лугиями и другими народностями» Тацит подразумевал силезских вандалов (ассоциируемых почти всеми немецкими, да и не только немецкими, авторами с культовым сообществом лугиев), остатки бургундов и свевов, не входивших в маркоманнский союз, а также гермундуров (т. е. часть свебов). Ванний, не оставшийся безучастным перед лицом этой внешней угрозы, привлек в ряды своего воинства сарматов-языгов. Вероятно, он сделал это, желая противопоставить этих прирожденных наездников угрожающей ему вандальской коннице (собственное войско Ванния было по преимуществу пешим). Но, поскольку языгские конные контингенты прибывали ему на помощь достаточно медленно (сарматское племя языгов обитало не слишком далеко от царства Ванния, на территории нынешней Венгерской низменности, но в плане военной организации и, соответственно, мобильности значительно уступало германским народностям, жившим на территории позднейших Богемии, Моравии и Силезии под достаточно сильной и эффективной царской властью), Ванний «решил уклоняться от открытого боя и отсиживаться за стенами укреплений». (Тацит). Однако избранный им способ ведения военных действий был явно не для сарматов, привычных с малых лет к конному бою, да и не обещал им богатой добычи. В то время как вандалы и гермундуры освежили в памяти все, чему научились у римлян, и приступили к осаде крепостей царя Ванния, «не желавшие выносить осаду языги рассеялись» по окрестным полям «ничейной земли», вовлекая воинов Ванния в рискованные стычки.

«Ванний оказался вынужденным сразиться. Итак, выйдя из укреплений, он вступил в бой и был в нем разгромлен, но, несмотря на неудачу, снискал похвалу, ибо бросился в рукопашную схватку и был в ней изранен, не показав тыла врагам (т. е. был ранен не в спину, а в грудь, или, возможно, в живот, как подобало храброму воину — В. А.). И все же ему пришлось бежать к поджидавшему его на Дунае нашему (римскому — В. А.) флоту; вскоре за ним последовали туда и его приближенные, и им были отведены земли в Паннонии. Царство Ванния поделили между собой Вангион и Сидон, соблюдавшие по отношению к нам (римлянам — В. А.) безупречную честность…»

Всего лишь два кратких фрагмента «Анналов» Корнелия Тацита (отрывки из глав 29 и 30) — а сколько из этих немногих строк можно почерпнуть важной информации о тонкостях римской политики! Мы прямо-таки воочию видим перед собой мудрого римского принцепса — цезаря Клавдия (как будто сошедшего со страниц великолепного романа Роберта Грейвса «Я, Клавдий»!), спокойно и неторопливо размышляющего и прикидывающего, как лучше поступить, нисколько не бездеятельного, но действующего именно так, как подобает императору «вечного» Рима, и даже проявляющего в своих действиях малую толику человеколюбия, ибо чрезмерное кровопролитие на Данубе-Дунае могло бы запятнать безупречно белоснежную тогу властителя римлян.