Дверь отворяется. Молодцы бросают работнику в глаза золы и соли и валят его под лавку. Мигом ломают сундук, где находились деньги, и наполняют ими мешки, заранее припасенные. В минуту все было покончено.

Замечательно, что все это делается в центре Москвы, у Москворецких ворот, середи бела дня. Такова была Москва более столетия тому назад и такою отчасти осталась и поныне!

С добычею молодцы скачут в Преображенское к матросу Коврову, прячут у него «поживу», расходятся по домам, а вечером вновь собираются, по разбойничьему выражению, «дуван дуванить». Само собой разумеется, Каин получает львиную долю в дележе (450 руб. рублевиками, полтинниками и гривенниками), Ковров и Крылов по 200 рублей, юный Ковров — 50 рублей, Соколов — 100 рублей, а Шинкарка — всех меньше, может быть, потому, что он тут же, пока товарищи «дуванили», стащил из общего ворованного фиска связку низаного жемчуга и серьги с жемчугом.

XIV

Московские пожары — Присылка в Москву генерала Ушакова с войском. — Популярность Каина подрывается Ушаковым. — Каин в переделе у Головина. — Выдача Каином Камчатки, наказание кнутом и ссылка этого последнего. — Недоверие властей к Каину и ограничение его самовластия.

Неудивительно, что Каин, захватив в свои сильные руки гегемонию воровского дела в первопрестольной столице России, становится как бы родоначальником нового разбойного цикла. Вместо уменьшения воров и разбойников он, напротив, начинает страшно плодить их: подобно хвастливому римскому триумвиру — полководцу, уверявшему, что ему стоит только топнуть ногой, чтоб из земли вышли легионы, — Каину стоило только свистнуть своей шайке или хлопнуть в ладоши, чтоб его молодцы «пошевелились». И они, покровительствуемые своим игемоном, действительно страшно «шевелились».

С весны 1748 г., помимо повальных грабежей и разбоев, Москва начинает гореть со всех концов. Горят сотни, тысячи домов; горят церкви, монастыри; народ горит сотнями. Москва выбирается из домов и живет за городом лагерями. Загораются сами собой нежилые дома, сараи, даже заборы… Являются подметные письма… Полиция ловит поджигателей…

Паника переходит в Петербург, словно через 23 года, во время страшной чумы. Петербург оцепляют пикетами из гвардейских полков, и особенно императорские дворцы.

В Москву командируют генерал-майора и премьер — майора лейб-гвардии Преображенского полка Ушакова. В Москву вводят войско…

Вот до чего довела воровская гегемония безграмотного Ваньки Каина!

А между тем Ванька продолжает свое дело. Он по-прежнему мошенничает и грабит, но в корне силы его подорваны… Он уже не командует Москвой и всеми ее воинскими командами, как командовал в течение трех-четырех лет. Команды Ушакова его не слушаются и таскают всех разбойников и подозрительных людей не к Каину, а к Ушакову. На сцену являются новые деятели — и они даже не знают в лицо Каина.

Мало того, новые команды начинают бить Каина. 10 июня, часов в 10 утра, Каин идет мимо Мытного двора, где находится царев кабак («фортина»). Поравнявшись с окнами «фортины», Каин слышит голос целовальника: «Караул! Караул! Грабят казну!» Каин вбегает в кабак и видит, что солдаты ломают стойку, где хранилась казенная выручка. Каин начинает унимать солдат, а солдаты бросаются на него и бьют. Каин выхватывает у одного из солдат шпагу, защищается ею и убегает в дверь. Из кабака он бежит в караульню и заявляет о происшествии караульному офицеру Головину. Головин выхватывает из рук Каина шпагу, велит солдатам наклонить его за волосы — и бьет Каина шпагой по спине. Потом связывает ему назад руки, прикрепляет веревкою за ноги к приказному крыльцу и велит его бить батогами в продолжение часа!

Вот что сталось со всемогущим Каином.