На выход с улицы Львы… им понадобился целый час. На улице Святого Антония в них выстрелили из аркебуза, и пуля положила на месте гвардейца. Тогда Крильон быстрым движением поднес шпагу к груди герцогини, и толпа испуганно закричала:

— Не стреляйте, не стреляйте!

До берега Сены они добрались довольно благополучно, но тут на них опять было совершено нападение. Толпа осмелела, заметив, что ни Мовпен, ни Крильон не собираются привести в исполнение свою угрозу. Почти у самых ворот, Лувра толпа сделала последнюю ожесточенную попытку отбить герцогиню, и это удалось после отчаянного сопротивления наших героев, из которых только один Генрих Наваррский каким-то чудом остался цел и невредим. Зато из гвардейцев уцелело лишь три-четыре человека. Мовпен был весь изранен, а Крильона настолько изрешетили, что, когда калитка луврского двора с шумом захлопнулась за ними, неустрашимый герцог без сил упал на руки Мовпена, сказав:

— По-видимому, на этот раз со мною кончено! Когда этот великий воин сомкнул усталые очи, по Лувру глухим шумом понеслась мрачная весть:

— Крильон умер! Умер великий Крильон!

X

На следующее утро в Париже не видно было ни малейших следов происшедшего в течение ночи. Вскоре после того, как наши герои спаслись за луврской решеткой, разразился отчаянный грозовой проливень, а ведь известно, что парижане, не боясь ни холодного, ни горячего оружия, никогда не могли устоять против дождя. Поэтому небесная буря смирила народную, потоки дождя смыли следы крови, под утро полиция и стража подобрали трупы, и с утра город имел свой обычный вид: купцы открыли свои лавочки, ремесленники, как ни в чем не бывало, пошли по мастерским, и все взялись за повседневный труд.

Шум дождя и раскаты грома не дали королю Генриху III заснуть всю ночь; когда же до него дошла весть, что Крильон умер, он уже совсем не мог заснуть, глубоко раскаиваясь, что пожалел швейцарцев, потерял лучшую опору своего трона. Однако известие о смерти герцога оказалось неверным. Правда, вследствие большой потери крови Крильон впал в такой глубокий обморок, что его долго не удавалось привести в чувство, но все же королевские врачи объявили, что они рассчитывают спасти пострадавшего.

Король облегченно перевел дух, когда ему сообщили об этом, и приказал ежечасно подавать бюллетени о состоянии здоровья герцога. Однако сам он не пошел к нему, а остался у себя.

Утром король подошел к окну, распахнул его, вдохнул свежий воздух и приказал пажу позвать Мовпена. Последний явился минут через пять. Он был весь перевязан вдоль и поперек и прихрамывал. При виде его король принял строгий вид и сказал:

— Ага, видите, куда заводит неповиновение королевской воле!

Мовпен ничего не ответил и, подойдя к другому окну, стал смотреть на Сену.

Король несколько смягчился и продолжал:

— А ведь между тем я достаточно ясно сказал тебе и Крильону, чтобы вы оставили в покое горожан! Мовпен опять-таки ничего не ответил.

— Как чувствует себя Крильон? — спросил Генрих.

— Плохо, — угрюмо ответил Мовпен.

— Как ты думаешь, выживет он?

— Я не врач, государь.

— А что говорят врачи?

— Они говорят, что у вашего величества остались швейцарцы для защиты трона.

— Слушай-ка ты! — крикнул рассерженный король. — Да знаешь ли ты, что позволяешь себе недостаточно почтительно отвечать своему королю?

— Не знаю, — ответил Мовпен. — Я так страдаю от ран, что не могу взвешивать свои слова. Вашему величеству угодно приказать мне что-нибудь?

— Нет.