Дело закончилось больницей, двумя операциями подряд и долгами, за которые надо было срочно рассчитываться. Вот так Сашка и завербовался на
Север – рабочим на буровую установку…
Дима, выслушав под стук колес всю эту историю, постеснялся рассказывать в ответ свою собственную. Лишь теперь он начал понимать, что ему
здорово повезло; что у него, оказывается, было очень много, невероятно много… Да только он не умел этого ценить.
Второй сосед Дмитрия по каюте казался здесь еще более чужим, чем Клоков и Гарин, вместе взятые. С первого взгляда Дима приклеил к нему
ярлык «сумасшедший». Или священник? Не на своем месте…
Невысокий человечек с русыми волосами. Полный, словно его накачали изнутри велосипедным насосом. С округлым лицом и маленькими глазками,
скрытыми под нависшими кустистыми бровями. Диме он совсем не понравился. Но, чуть поразмыслив над ситуацией, рыжеволосый паренек признал,
что лучше уж путешествовать в одной каюте с тихим помешанным, чем, например, с верзилой, которого Салидзе назвал «Лишнев». Видимо, того
отморозка звали Константин Лишнев. «Лишний, – подумал Дима. – Лишнев тут лишний».
Игра слов понравилась Клокову, и он усмехнулся. А потом с горечью подумал, что здесь некому оценить его остроумие. Даже те люди, с которыми
Дима мог более-менее сносно общаться, были представителями совершенно другого круга. Александр Гарин – с восьмилетней школой за плечами и
мыслями о том, как поскорее вернуть долг за лечение больной матери. И полоумный священник лет сорока, который уже несколько часов подряд
молился, глядя в темное, будто нарочно замазанное копотью, стекло иллюминатора.
– А ведь оно не случайно затонировано, – вслух произнес Дима, продолжая развивать мысль.
Сразу вспомнилось, как их рысцой гнали по причалу, к кораблю, не давая возможности оглядеться, прочитать название.
– Они не хотят, чтоб мы… – парень остановился.
То, что происходило, нравилось выпускнику питерского вуза все меньше и меньше.
– Забетонировано? – вяло поинтересовался Гарин. – Что забетонировано?
– Затонировано, – повторил Клоков и тут же понял: он не сможет растолковать трактористу из-под Казани, что имел в виду.
Священник продолжал молиться, не обратив никакого внимания на слова попутчика. Дима Клоков понял, что действовать придется самостоятельно.
Для начала следовало проверить, правильно ли он догадался: покрыты ли копотью иллюминаторы и в двух других каютах?
В первой, самой большой, мужики по-прежнему резались в карты. С тех пор как Дима заходил к ним, прошел час или два, но тут ничего не
изменилось. Быть может, за столом поменялись игроки, кто-то перешел в зрители, но суть происходящего не поменялась ни на йоту: все тот же
сленг, все тот же азарт. На вошедшего парня они не отреагировали; впрочем, Дима им долго не надоедал – бросив взгляд на иллюминаторы,
убедился, что прав: и отсюда невозможно что-либо разглядеть за бортом.
Оставалась каюта «Салидзе, Лишнев и компания». Входить туда очень не хотелось, но Дима был упрям и любил доводить начатое до конца. Сердце
заколотилось, как сумасшедшее, когда Клоков вошел и сразу же наткнулся на взгляд Лишнева.
«Да, с таким попутчиком – гляди в оба, чтоб самому не стать лишним. На борту или за бортом…» – Дима быстро перевел глаза на иллюминаторы –
и здесь все то же самое. |