|
Как сообщил позже Чифаня, Духарев поразил деда быстротой, с которой прочитал и распределил выигрыши между полусотней счастливцев. А ведь кое‑кто не поленился и перепроверить Серегины расчеты по местной системе. Быстро, сказал тоже! Серега, пока считал, изматерился про себя. Ему бы паршивенький китайский калькулятор! Но деда Любима, выходит, он и без калькулятора очаровал. Вероятно, изрядная куча серебра тоже способствовала очарованию. Богатый город – Малый Торжок. И народ разошелся воодушевленный. Выигравшие – прибылью, проигравшие – надеждой на отыгрыш. Было объявлено, что через три дня состоится следующий чемпионат. И участвовать в нем будут уже не двое, а четверо. Третий борец будет от кузнецов, а четвертым сам вызвался пришлый: молодой купец Тишка. Последняя кандидатура вызвала у Духарева сомнения, но Чифаня и Сычок уверили его, что недостаток веса кандидата вполне компенсируется происхождением (новгородец) и профессией. Купец, по здешним понятиям, всегда воин. Иной купец княжьего отрока стоит. А то и гридня. Участие же представителя высших сословий поднимает престиж чемпионата.
В общем, все довольны – и отлично. Пошли ужинать. Ужинать? Ха! Вечерняя трапеза в доме Любима – это что‑то! Длиннющий стол, за которым уместилось человек сорок. Мужчин. Женщинам полагалось прислуживать, а есть – когда мужчины наедятся. Впрочем, засидевшихся можно и поторопить. Кушали из одной миски – на двоих. Чинно. Перед каждой переменой Любим особой ложкой отстегивал пайку "предкам" – кидал в открытую печь, где горел огонь. В "столовой" было жарко, дымно и поначалу относительно тихо. Ели молча. Даже не ели – вкушали. Это уже потом, наевшись и подвыпив, кожемяки оживились и загалдели. Серегу дед Любим посадил поближе, рассчитывая потом расспросить. Любознательный оказался дедушка. И властный. Домочадцев своих держал в ежовых рукавицах. Сыновья, здоровенные, с проседью уже мужики, отцу в рот смотрели. О прочих и говорить нечего. Конечно, правды деду Серега рассказывать не стал. Правду он и Мышу рассказать не решился. Наплел про затерянное в горах племя, про страны заморские... В общем, в лучших традициях отечественной фантастики. Потом уж и сам не помнил, что врал. Кто‑то шепнул Любиму, что гость неравнодушен к пиву, и приставленная к Сереге девчонка без устали подливала в его кружку. Скорее всего, дед Духареву не поверил: пара‑тройка заданных старшиной вопросов показала, что старик в местной географии разбирается неплохо, а "странник" Серегей – ни в зуб ногой. Короче, отужинав, взяли с собой пива да меда и удалой компанией потащились на реку. Городские ворота оказались закрыты, но за кувшинчик пива сторожевой отрок отпер им калиточку и пообещал впустить обратно – еще за один кувшинчик. – Во! – заявил Чифаня, когда они отошли подальше. – Сразу видать, что Скольда в кремле нету! Домой братья вернулись затемно, пьяные и веселые. Серега порывался петь песни типа "Вновь по выжженной земле иду, гермошлем защелкнув на ходу, мой "фантом"..." и так далее. Братан Мыш тянул тоже что‑то неподобающее про "милку задасту да титясту". Ввалились в избу, что‑то перевернули, запалили свечу, разбудили Сладу. Серега спьяну полез к ней обниматься. Девушка вывернулась молча и яростно. От этого молчаливого отпора Духарев сразу отрезвел, пробормотал: – Прости, Сладушка, дурака пьяного! Я ж... Ничего плохого, слово! Девушка только глазами сверкнула, так же молча загасила свечу. Серега услышал, как она улеглась: скрип досок, шуршание, шорох одеяла. Духарев постоял в темноте, покачался с носка на пятку... Слада, сонная, сердитая, желанная до невозможности, стояла у него перед глазами... "Ну ты урод, даже и не думай!" – приказал он сам себе, вышел во двор и сунул голову в бочку с водой. Следом за ним выполз Мыш и принялся блевать в компостную яму. |
