– Самуил не будет слушать моих посланников. Он не верит ни империи, ни мне. Царь оскорблен и жаждет мести…

Повисшее молчание довольно долго не решался нарушить ни один из собеседников. Император не хотел вспоминать о собственной ошибке. Ну а патриарх не желал бередить довольно свежие раны повелителя империи. Понимал, что это сейчас ни к чему хорошему не приведет. Однако продолжать тяжелый разговор было необходимо. Поэтому именно Хрисоверг разорвал повисшее в воздухе нездоровое молчание:

– Для мира нужна третья сторона. Посредник, которому бы поверили болгары. Такой, который готов сдержать свои обещания. И кому мы сможем дать нечто, для него ценное.

– Император Оттон Третий? Я бы не стал ему верить. Не ему, конечно, он всего лишь мальчишка. Его матери и бабке, которые на правах регентш управляют Священной Римской империей.

– Я тоже не стал бы, порфирородный. К тому же нам нечего ему дать из того, что не было бы важным для империи. Зато есть Русь и ее князь Хальфдан Мрачный.

– Если это шутка, то она неудачная!

Василий пристально буравил взглядом патриарха Николая Хрисоверга, но не мог найти ни малейшего следа усмешки. Похоже, тот и впрямь был серьезен, предлагая в качестве посредника киевского князя. Но вот причины этого никак не желали укладываться внутри императорской головы. Однако ему их стали излагать, не дожидаясь прямого вопроса.

– Хальфдан будет лучшим выбором из всего худшего, что имеется. Ему поверят болгары, они помнят время князя Святослава. И можем верить мы, пусть и частично. Хальфдан Мрачный сам загнал себя в ловушку честности всем своим недолгим, но ярким правлением. Он может интриговать, убивать противников, отбрасывая все писаные правила и неписаные традиции. Но никогда не станет нарушать данное им слово. Он слишком близок со своими жрецами, чуть ли не один из них. В этом князь Киевский схож с Олегом Вещим. Тем самым…

– Не напоминай о нем! – Василий с такой яростью ударил по подлокотнику кресла, что изукрашенное тонкой резьбой дерево жалобно хрустнуло, пошли змеящиеся трещины. – Захватить столицу империи, взять огромный выкуп и диктовать империи столь унизительный мир… Это невыносимо вспоминать!

– Прошу простить меня за неприятные воспоминания, базилевс. Но их не избежать, когда разговор заходит о россах, – с искренней печалью в голосе повинился Хрисоверг. – Я всего лишь хотел напомнить об их нынешнем повелителе…

– Не извиняйся, Хрисоверг, я это понимаю. И все же избегай упоминания того имени. Да будет проклята его душа, этого жреца-идолопоклонника! Пусть он вечно пребывает в аду, не ведая ни единого мига свободы от мук!

– Как будет угодно порфирородному, – встав, патриарх поклонился владыке империи, после чего вновь устроился в кресле. Стоять ему, в силу почтенного возраста и болезней, было уже сложновато. – Я лишь напоминаю, что слову князя россов, в случае его получения, можно верить. И заплатить у нас есть чем.

– Золото еще есть…

– Его Хальфдан не возьмет, сочтет слишком малой платой. Да и его сокровищница полна, раздувшись от постоянно пополняемой в набегах добычи. Банды этих его варягов рыщут по всем закоулкам, на боевых кораблях рассекают моря и реки. А жаль, – сокрушенно покачал головой Николай Хрисоверг. – Но у нас найдется чем заплатить. И главное, что она, оплата, империи не принадлежит. Но о ней после. Сейчас важнее обсудить посланника.

– Любой бездельник из тех, кто вертится при дворце. Только чтобы был достаточно знатен и не слишком глуп. Все что от него требуется – передать послание. Да с этим любой кентарх, командир центурии, справится!

Хрисоверг привычно удержал себя от видимых проявлений эмоций.