Следующий раз настал очень скоро, и миссис Пенимен, конечно, с величайшей радостью исполнила распоряжение доктора. Морис Таунзенд с неменьшим удовольствием принял приглашение, и несколько дней спустя обед состоялся.

Доктор справедливо полагал, что не следует принимать молодого человека одного; это выглядело бы поощрением его ухаживаний. Так что пригласили еще кое-кого. Но главным гостем на обеде был — не по видимости, а по сути все-таки Морис Таунзенд. Есть основания думать, что гость стремился произвести хорошее впечатление, и если он потерпел неудачу, то не потому, что приложил мало ума или стараний. За обедом доктор почти не разговаривал с молодым человеком, но наблюдал за ним очень внимательно, а когда дамы вышли из-за стола, предложил ему вина и задал несколько вопросов. Морис был не из тех, кого надо тянуть за язык, а отведав великолепного кларета, уже вовсе не нуждался в поощрениях. Вина доктор держал превосходные, и надо честно сказать: поднося к губам бокал, Морис отметил про себя, что вкус к хорошим винам — а хорошие вина в этом доме не иссякали — весьма привлекательная причуда в характере будущего тестя. На доктора сей искушенный гость произвел немалое впечатление; он понял, что мистер Таунзенд — личность не совсем обычная. "Человек он способный, — решил отец Кэтрин, — определенно способный, светлая голова. И сложен весьма неплохо как раз таких и любят дамы. Но мне он, пожалуй, не нравится". Доктор, однако, держал свои наблюдения при себе, а с гостями говорил о дальних странах, — предмет, касательно коего Морис выложил много таких сведений, которые доктор мысленно определил как «басни». Доктор Слоупер мало путешествовал и теперь позволил себе усомниться в правдивости иных рассказов этого забавного шалопая. Доктор не без гордости считал себя отчасти физиономистом, и, в то время как молодой человек разглагольствовал, наслаждался сигарой и подливал себе вина, хозяин дома не сводил внимательных глаз с его живого, выразительного лица. "Ишь, какая уверенность в себе, — думал доктор. — Пожалуй, такого я еще не встречал. И чего только не придумает, чего только не знает. В мое время молодые люди меньше знали. Я, кажется, решил, что у него светлая голова? Определенно! И он не потерял ее после бутылки мадеры и полутора бутылок кларета!"

После обеда Морис Таунзенд подошел к Кэтрин, которая стояла у камина, освещавшего ее алое атласное платье.

— Я ему не понравился, вовсе не понравился! — сказал он.

— Кому вы не понравились? — спросила Кэтрин.

— Вашему отцу. Странный он человек!

— Не понимаю, почему вы так решили, — сказала Кэтрин, покраснев.

— Я чувствую. Я очень хорошо чувствую такие вещи.

— Может быть, вы ошиблись.

— Ну да! Вот спросите его и сами увидите.

— Нет, уж лучше я не буду его спрашивать — вдруг окажется, что вы правы?

Морис состроил притворно-трагическую гримасу.

— А возразить ему вам было бы неприятно?

— Я никогда ему не возражаю, — сказала Кэтрин.

— И вы будете слушать, как меня ругают, и не раскроете рта в мою защиту?

— Отец не станет вас ругать. Он слишком мало вас знает.

Морис Таунзенд громко рассмеялся, и Кэтрин снова покраснела.

— Я вообще не буду говорить с ним о вас, — сказала она, пряча свое смущение.

— Что ж, прекрасно.