— Так вот о чем вы думали весь этот год!

— Да, большей частью. Моя неудача не давала мне покоя. Я, знаете ли, не люблю терпеть поражение.

— Какое же это поражение, если мы поженимся?

— Разумеется, в самом главном это не поражение; но в остальном… Неужели вы не понимаете? Моя репутация, мои отношения с собственными детьми!.. Если, конечно, у нас будут дети.

— У нас хватит денег и на воспитание детей… и на все прочее. А ваша контора — разве вы не рассчитываете на успех?

— Рассчитываю, и на самый баснословный. У нас всего будет вдосталь. Но я имел в виду не материальную сторону, а скорее нравственную, — объяснил Морис. — Так сказать, моральное удовлетворение!

— Нравственная сторона меня теперь не тревожит, — очень просто сказала Кэтрин.

— Разумеется. А меня тревожит. Для меня дело чести — доказать вашему отцу, что он не прав. И теперь, стоя во главе процветающего дела, я могу говорить с ним как равный с равным. У меня великолепный план; позвольте же мне сразиться с вашим отцом!

Веселый и самоуверенный, Морис стоял перед девушкой в небрежной позе, держа руки в карманах; не сводя глаз с его сияющего лица, она медленно поднялась на ноги.

— Нет, Морис, прошу вас, не делайте этого, — сказала Кэтрин, и в ее мягком и грустном тоне он впервые услышал твердость. — Не нужно нам больше его упрашивать, даже просить. Он непреклонен, и наши попытки ни к чему не приведут. Я знаю это наверное, и я знаю почему.

— Почему же?

Ей нелегко было произнести это, но она все же решилась:

— Он не очень любит меня!

— О, небо! — раздраженно воскликнул Морис.

— Я говорю об этом только потому, что я уверена. Я поняла, почувствовала это в Англии перед самым отъездом. В тот вечер — в наш последний вечер в Европе — он говорил со мной, и я вдруг поняла. Такое ведь нельзя не почувствовать. Я бы не стала его винить, если б он не дал мне это так ясно почувствовать. Нет, я его не виню, я просто хочу, чтобы вы знали. Он не виноват — в своей любви никто не властен. Я ведь тоже не в силах совладать со своим чувством — он тоже мог бы меня обвинить. Причина в том, что он все еще любит мою мать… Мы потеряли ее много лет назад. Она была красива и очень, очень умна. Он постоянно думает о ней? А я на нее совсем не похожа, мне тетушка сказала. Конечно, это не моя вина; но и он в этом не виноват. Так получилось. Вот в чем причина — а не просто в том, что вы ему не нравитесь.

— Просто? — рассмеялся Морис. — Благодарю вас!

— Мне теперь даже это безразлично — то есть что вы ему не нравитесь. Мне теперь почти все безразлично. Я стала иначе ко всему относиться. И к отцу тоже… Я от него далека.

— Клянусь небом! — воскликнул Морис. — Что за странная семья!

— Не говорите так, — взмолилась девушка, — не говорите ничего дурного. Пожалейте меня, Морис, потому что… потому что… — она запнулась, потому что я столько для вас сделала.

— Я знаю, дорогая моя, я знаю!

Она говорила спокойно и рассудительно, без малейших признаков горячности или волнения; просто пыталась объяснить Морису свое положение. Но до конца подавить волнение ей не удалось, голос ее задрожал:

— Как ужасно — всю жизнь поклоняться отцу и вдруг почувствовать, что ты далека от него. Это просто убивает меня; нет, убило бы, если б я не любила вас. Ведь невозможно не почувствовать, что с тобой говорят так, будто… будто…

— Будто что?

— Будто тебя презирают! — с горячностью воскликнула Кэтрин.