Никогда прежде Кэтрин не говорила так много и так решительно; в продолжение всей этой речи она держала его руку в своих руках.

— Вы обещали не делать сцен! — вскричал Морис. — И все-таки сделали.

— Это вы делаете сцену. Я вас раньше ни о чем не просила. Мы слишком давно откладываем.

Она была рада, что прежде почти ни о чем не просила Мориса: теперь это как бы давало ей право настаивать.

Морис немного подумал.

— Что ж, прекрасно; не будем больше говорить об этом. Я заключу сделку по почте.

И он начал разглаживать ворс на своей шляпе, собираясь уходить.

— Так вы не поедете? — спросила Кэтрин, глядя на него.

Морису не хотелось отказываться от своего плана затеять ссору — это бы так все упростило. Он сверху вниз посмотрел на Кэтрин и самым мрачным образом нахмурился.

— Вы неблагоразумны! — сказал он. — Вы не должны настаивать!

Но она, как всегда, уступила, сказав:

— Да, я неблагоразумна; я знаю, что настаивать нехорошо. Но ведь это так естественно! И я настаивала только одну минуту.

— Одна минута может принести огромный вред. Когда я приду в следующий раз, постарайтесь быть спокойнее.

— А когда вы придете в следующий раз?

— Вы хотите ставить мне условия? — спросил Морис. — Я приду в субботу.

— Нет, придите завтра, — попросила Кэтрин. — Я хочу, чтобы вы пришли завтра. Я буду спокойна и благоразумна, — добавила она; волнение ее усилилось до крайности, и это обещание было более чем уместно. Ужас внезапно охватил девушку — точно все ее неясные страхи и сомнения внезапно обрели реальность и вылились в неописуемую тревогу; все ее существо в этот момент сосредоточилось на одном желании: удержать Мориса в комнате.

Он склонился и поцеловал ее в лоб.

— Когда вы спокойны, вы — само совершенство, — сказал он. — А ажитация вам, право, не к лицу.

Кэтрин силилась подавить свое возбуждение (только сердце у нее возбужденно билось, но с этим ничего нельзя было поделать); помолчав, она спросила как можно ласковей:

— Обещаете прийти завтра?

— Я сказал, что приду в субботу, — улыбнулся Морис; он то хмурился, то улыбался и находился в полном замешательстве.

— И в субботу тоже, — сказала Кэтрин, пытаясь улыбнуться, — но сперва завтра.

Морис двинулся к выходу, но девушка проворно обогнала его и прислонилась плечом к двери; чтобы удержать его, Кэтрин была готова на все.

— А если что-нибудь помешает мне прийти завтра, вы, конечно, скажете, что я вас обманул!

— Что может вам помешать? Вам стоит только захотеть.

— Я же не какой-нибудь повеса — у меня дела! — раздраженно воскликнул Морис.

Тон у него был такой грубый и неестественный, что Кэтрин беспомощно взглянула на него и поспешила отвернуться, а он тотчас взялся за ручку двери. Ему попросту хотелось убежать. Но она уже снова приблизилась к нему и проговорила тихим, но чрезвычайно напряженным голосом:

— Морис, вы меня оставляете?

— Да, ненадолго.

— Когда же вы придете?

— Когда к вам снова вернется благоразумие.

— Такое благоразумие, как у вас, ко мне уже не вернется!

Кэтрин все еще пыталась удержать его; они едва не боролись.

— Подумайте, на что я пошла ради вас! — вырвалось у девушки. — Морис, я отказалась от всего, от всего!

— Вы снова все это получите!

— Снова? Значит, вы что-то задумали! Что, Морис? Что случилось? Что я такого сделала? Отчего вы так переменились?

— Я напишу вам, — пробормотал Морис, — я лучше напишу.