— У него не может быть никаких причин, — сказала Кэтрин. — Никаких уважительных причин.

— От этого зависит его счастье. Это ли не уважительная причина? величественно проговорила миссис Пенимен.

— Для меня — нет. Мое счастье от этого не зависит.

— Мне кажется, ты станешь счастливей после свидания с ним. Он снова уезжает — чтобы снова скитаться. Ах, у него такая одинокая, такая беспокойная, безотрадная жизнь! Перед отъездом он хочет поговорить с тобой — это вроде навязчивой идеи, он постоянно думает об этом. Ему необходимо сказать тебе нечто очень важное. Он думает, что ты никогда его не понимала, судила о нем несправедливо, и мысль об этом точно камень давит ему на сердце. Он хочет оправдаться перед тобой и уверен, что сумеет сделать это в нескольких словах. Он хочет встретиться с тобой как с другом.

Эту удивительную речь Кэтрин выслушала, не отрываясь от работы. За последнюю неделю она снова привыкла к мысли, что Морис Таунзенд действительно существует. Когда миссис Пенимен кончила, Кэтрин просто сказала:

— Передайте, пожалуйста, мистеру Таунзенду, чтобы он оставил меня в покое.

Едва она это сказала, как тишину летнего вечера нарушил внезапный и решительный звон дверного колокольчика. Кэтрин взглянула на часы. Они показывали четверть десятого — час довольно поздний для визитов, особенно когда город почти пуст. Миссис Пенимен вздрогнула, услышав звон, и Кэтрин быстро перевела взгляд на тетку; какое-то мгновение племянница внимательно смотрела ей в глаза. Миссис Пенимен покраснела; вид у нее был виноватый, словно ее уличили в чем-то. Кэтрин все поняла и быстро поднялась.

— Тетушка, — сказала она тоном, который порядком напугал миссис Пенимен. — Неужели вы позволили себе?..

— Дорогая Кэтрин, — пролепетала миссис Пенимен. — Хотя бы погляди на него!

Кэтрин испугала тетку, но и сама тоже испугалась; она уже готова была выбежать и приказать слуге, проходившему мимо гостиной, никого не впускать, но страх столкнуться с гостем остановил ее.

— Господин Морис Таунзенд.

Она все еще стояла в нерешительности, когда слуга глухо, но отчетливо произнес это имя. Кэтрин стояла спиной к дверям и некоторое время так и оставалась к ним спиной, чувствуя, что он вошел в гостиную. Однако он молчал, и Кэтрин наконец обернулась. Она увидела какого-то господина, стоящего посреди комнаты, которую миссис Пенимен благоразумно покинула.

Кэтрин никогда не узнала бы его. Ему было теперь сорок пять, и он ничуть не походил на того стройного молодого человека, каким Кэтрин помнила его. Все же внешность его была в высшей степени благородна, чему немало способствовала глянцевитая русая борода, спускавшаяся на горделивую грудь. Через мгновение Кэтрин узнала лоб, по-прежнему красивый, хотя кудри Мориса поредели. Гость стоял в почтительной позе и не сводил глаз с хозяйки дома.

— Я осмелился… осмелился… — начал он и замолчал, оглядываясь, словно ожидая, что его пригласят сесть. Голос его остался прежним, но в нем уже не было прежнего обаяния. Кэтрин вдруг почувствовала, что ни за что не пригласит его сесть. Зачем он пришел? Нельзя было ему приходить. Морис был смущен, но Кэтрин ничем не помогла ему. Не потому, что его смущение радовало ее, — напротив, увидев его смущение, она и сама мучительно смутилась. Но могла ли она быть приветливой с ним, если все в ней восставало против его прихода?

— Мне было нужно… я решился… — продолжал Морис и снова не договорил. Ему было нелегко. Кэтрин все еще молчала, и он, возможно, со страхом вспомнил, что в прежние времена она умела молчать подолгу.