Соблазнял маршалок: «Загоном пройдём и воротимся».
Может, и отказался бы Щеня - мор Новгороду ущерб причинил немалый, повременить бы с годок без войны, дать люду в себя прийти, - да помнил воевода, как великий князь Василий, провожая его на воеводство, напутствовал:
«Тебя, князь, любя шлю в Новгород. Верю, что не плесенью зарастёшь там, а будешь рукой государевой и очами. С полками новгородскими уподобишься для Сигизмунда больному зубу. На воеводстве не жди из моих уст, а поступай во всём на своё усмотрение».
Скрепя сердце поддался Щеня уговорам Глинского.
Загон выдался удачный, достали до самого Вильно.
Стоявший за Минском молодой воевода Ян Радзивилл, сын виленского воеводы Николая Радзивилла, опомниться не успел, как по тылам пронеслась конные вояки Щени и Глинского. Порушили полоцкий посад, размели по городам и местечкам пепел на пожарищах, напоили быстрых коней в Вилии-реке и поминай как звали.
Воеводе Радзивиллу впору повернуть своё воинство им вдогон да ударить в спину, но из Великих Лук угрожал Смоленску воевода Шемячич.
Тревожно в Литве…
Вельможные паны волнуются. Мелкопоместная шляхта, что живёт на обширных землях Михаилы Глинского, за ним потянулась. Нет в Литве единства. А русские полки, вот они, к самой границе подступили.
Богатая, отделанная золотом колымага виленского воеводы Радзивилла катила по мощёным улицам города. Воевода смотрел, как отступали за окошком каменные заборы с островерхими домами. Увитые цепким ползучим плющом дома терялись в зелени. Плющ местами стлался даже по красной черепице, взбирался до труб.
Старый воевода любил Вильно в летнюю пору, когда город зарастал буйной зеленью. Тогда Радзивилл забывал свои преклонные годы и к нему на короткое время возвращалась молодость.
Но теперь воеводу не радовало ни погожее утро, ни небо, чистое и голубое, как глаза юной жены, что поселилась в его доме после смерти старой…
К Турьей горе, на которой высился древний и мрачный замок, Радзивилл добрался в один час с епископом Войтехом. Один за другим въехали в открытые ворота, вместе вступили в тёмные коридоры.
Дневной свет тускло пробивался через узкие оконца-бойницы. Пахло плесенью. Гулко раздавались шаги, скрипели на петлях железные двери.
Многое перевидал замок на Турьей горе: и великого князя Миндовга, и храброго, мудрого Гедимина. Разбивались о его стены рыцари-крестоносцы и орды крымцев.
В зале, где стены затянуты красным шёлком, остановились. Дожидаясь выхода короля, успели переброситься несколькими словами.
- Не к добру привёл панов раздор, - печально проронил епископ и прикрыл глазки.
- Воистину так, - затряс седой копной волос Радзивилл, - воистину так.
Вошёл Сигизмунд в чёрном короткополом кафтане, воротник подпёр острый подбородок. Под глазами тёмные пятна, лицо бледное. Нервно щипнул тонкий ус, спросил, не ответив на поклоны:
- Пропустили Глинского со Щеней. Есть ля воевода в Вильно?
Радзивилл шагнул вперёд, ответил на незаслуженный упрёк дерзко:
- Король, разве на том виленском сейме я оскорбил маршалка? Или у меня, виленского воеводы, он искал суда? Теперь, когда с князем Глинским ушли твои рыцари, король, ты у меня ищешь ответа!
Не ожидал Сигизмунд от старого воеводы такой речи. Удивлённо поднял брови. Спросил уже спокойней:
- Разве у твоего сына Яна, пан Радзивилл, не имелось достаточно силы на Щеню и Глинского?
- Не в Яне причина, - оправдывая сына, ответил воевода - Ян молод, но искусен. Сыми он свои полки, кто знает, не тронулся бы тогда великолукский воевода? А ещё идёт к Шемячичу из Москвы новая рать. Ведёт её Яков Захарьевич.
- На сейме решали скликать воинство. Отчего же шляхта медлит? - снова раздражённо сказал Сигизмунд.
- Великий князь и король, - заговорил молчавший до того епископ Войтех, - не поискать ли нам примирения с великим князем Василием?
- Шляхту примирить надо, - вставил Радзивилл. |
