|
Родион Зиновеич посохом от пса едва отбивается, к забору льнёт. Хочет на помощь позвать, ин голоса лишился… Открыл боярин глаза с перепугу, прислушался. На самом деле во дворе псы брешут. Кликнул Твердя Степаниду, а та уж сама к нему торопится. - Батюшка, Родивон Зиновеич, Васька окаянный и передохнуть не дал, велит тебе к нему явиться. Твердю потом холодным окатило, как о великом князе напомнили. Бахчисарай покидал, мене тревожился, чем когда к Москве стали подъезжать. Ответ держать боярину. Как вспомнит о том, дурно делалось. Корил себя, зачем поддался соблазну, убежал и с посольством не справился. Ну что как не поверит Василий его болезни? У Тверди иногда мысль ворошилась воротиться назад, в Бахчисарай. Может, и поддался бы этому боярин, да далеко до Крыма, а Москва вот она, рукой подать… Глядит испуганно Твердя на боярыню Степаниду, слова не проронит. Вот те и приснилось, пёс кидается. В руку сон. Боярыня Степанида самолично мужа облачала, напутствовала: - Ты, Родивон Зиновеич, Василию не молчи. Коли ему надобно басурманское посольство, пущай сам и едет к крымчакам… Не став дожидаться, пока челядь заложит колымагу, Твердя поплёлся пешком. День погожий, солнечный, и снег подтаивал, капало с крыш. Весна близилась. Родиону Зиновеичу давит шею высокий ворот кафтана. Расстегнулся. Идёт, задумался, знает, о чём разговор предстоит. Уже в Кремле нос к носу столкнулся с дьяком Фёдором. Тот осклабился, обнажив жёлтые лошадиные зубы. Боярин буркнул, обошёл дьяка стороной. До чего же богомерзкая образина. И надо же повстречать, когда не на пирог к великому князю зван. О пыточной напомнил собой дьяк Фёдор… В княжьих хоромах Твердю дожидался дворецкий, пробасил: - Пойдём ужо, боярин Родивон, государь требует. У Тверди голос заискивающий, в очи дворецкому заглядывает: - А что, Роман Ляксандрыч, в добром ли здравии государь? - И сам чует, как дёргается подбородок. - В здравии добром, но гнев на тебя, Родивон, держит. - Ай-яй, - ещё больше пугается Твердя. - И за что немилость на меня такая? - Давно ль воротился из Крыма, боярин Родивон? - Вчерашнего дня только. - Ну да, так и есть, Лизута сказывал… - Уж не Лизутин ли навет на меня государю? Видать, он наябедничал? - замедлил шаг Твердя. - А ты, боярин Родивон, оружничего не бесчести. Лизута у государя в милости за службу свою верную. Ты же виновен еси, - резко оборвал Твердю дворецкий, пропуская боярина в княжью горницу. Родион Зиновеич порог переступил, услышал, как дворецкий прикрыл за собой дверь. Осмотрелся Твердя. Оконца прикрыты, и в горнице полумрак. Со света сразу и не разглядел великого князя. Тот сидел в кресле, опершись кулаком в подбородок. Чёрный, длиннополый кафтан из домотканого холста закрывал ноги до пят. Родион Зиновеич вздрогнул, шапку долой, склонился до боли в пояснице. - Здрав будь, государь Василий Иванович. - Я-то здрав, - резко оборвал боярина Василий. - А вот как ты, Родион, смел посольство покинуть, дай ответ? У Тверди язык одеревенел, ноги в коленях подкашиваются. - Не гневись, государь, хан на разговоры не давался, хоть мы не единожды искали с ним встречи… Василий руку от бороды отнял, стукнул о подлокотник кулаком. - Не для того я посольство наряжал, боярин Родион, чтоб ты в Бахчисарае бока отлёживал. Для государственных дел ты послан был! - Хворь одолела, - пролепетал Твердя - Прости, государь. Не моя вина. - Хвори твои мне ведомы, боярин. Им начало ещё от Казани тянется. Ответствуй, на кого посольство оставил? - Дьяку Морозову перепоручил, государь, - заспешил с ответом Твердя, учуяв в голосе Василия меньший гнев. - Морозову, сказываешь? Дьяка Василия люблю. Ты же, Родион, честь позабыв и совесть, в Москву прибежал, как кобель побитый, в конуру лезешь. На печь горячую захотел аль по жене своей соскучился? - Прости, государь, - выдохнул Твердя и снова склонил голову. |
