|
Вынужденное бездействие тяготило игуменью. Вот почему, едва рябая Евфимия сообщила о прибытии из Москвы Андрея, она велела незамедлительно позвать его. Андрюха вошёл в знакомую палату сильно волнуясь. Грузная игуменья, легко поднявшись - болезнь к весне отпустила её, - приблизилась к нему и благословила. Она молча приняла тайную грамоту и, быстро пробежав глазами, швырнула на стол с таким видом, будто ничего интересного в ней не содержалось. Ульянея вновь подошла к Андрею, пытливо уставилась в его глаза. - Как живёшь-поживаешь, добрый молодец? Давненько не навещал нас. Поди, забыл, по весёлой да шумной Москве гуляючи, о любви своей? - Нет, матушка, не забыл. Днём и ночью о славной Марфуше думаю, даже во сне не раз её видел. - Ну? - удивилась игуменья. - Неужто в Москве пригожее нет? - Нет, матушка. Ульянея помолчала минуту, потом, впившись в него глазами, спросила: - А по-серьёзному ли ты любишь её? Хочешь ли ты в жёны взять Марфушу или просто так побаловаться решил? - Если бы Марфуша стала моей женой, то о большем счастье я не мечтал бы. - Коли так, ступай пока и будь готов выехать из обители в любой миг. Едва Андрей вышел, игуменья приказала Евфимии позвать Марфушу. - Что-то ты бледной да печальной стала, дочь моя? - Отчего же мне веселиться, матушка? Наказано мне не отлучаться из кельи ни на един миг. С утра до вечера всё одна да одна, даже милой Аннушке не велено навещать меня. По указанию твоему все книги священные читаю. Тем только и занимаюсь. Ульянея нежно обняла Марфушу. - Не печалься, навеселишься ещё вволю. Поди, не забыла московского молодца, в кулачном бою побитого? Марфуша покраснела до корней волос и промолчала. - Он вон вновь заявился, говорит, жить без тебя не может. От этих слов из глаз Марфуши полились слёзы. - Что ж ты, глупая, плачешь? Радоваться должна, что добрый молодец по тебе так страдает. - Радости мало в том, матушка, всё равно не сможем мы быть вместе. Ждёт меня пострижение в инокини и служение Господу Богу до конца дней своих. - Пока что ты не инокиня, а белица, потому путь в мир тебе не заказан. А может, не люб он тебе? Что ж ты молчишь? Говори: люб или не люб? - Люб, люб, матушка! Каждый день молюсь о том, чтобы забыть о нём, а он всё на уме. Грешна я! Ульянея прошлась по палате, пыталась справиться с охватившим её волнением. Потом приблизилась к Марфуше, обняла её и зашептала: - Дочь моя милая, горячо любимая! Жаль расставаться с тобой, да, видать, иначе быть не можно. Отпускаю тебя в мир вместе с Андреем, мужем твоим, будьте счастливы до конца дней своих, живите в любви да согласии! Марфуша ничего не могла понять. - Правду ли, матушка, слышат уши мои? - Правду, правду, Марфушенька! Беру грех тяжкий на душу, чтобы избегнуть ещё большего греха, злодейства великого. - Игуменья протёрла глаза. - Будь внимательна, дочь моя, и сделай так, как я велю. Поклянись прежде, что никто и никогда не проведает о словах моих. - Христом-Богом клянусь, матушка! - В нашей обители грех приключился. У одной из монахинь дитё народилось. Ведаешь ли о том? - Ведаю, матушка. Почудилось ночью, будто где-то поблизости младенец плачет. - Младенцу этому, чаду беззащитному, беда грозит неминучая. Ежели оставить его в монастыре, погибнет он. Ты должна взять дитё с собой в мир и заботиться о нём как родная мать. Согласна ли поступить по воле моей? Марфуша помолчала, обдумывая слова игуменьи. - Я согласна, матушка, только смогу ли сохранить его в живых? - Я научу тебя, как заботиться о нём, как кормить и пеленать. Нынешней ночью Евфимия принесёт младенца в твою келью, и вы с Андреем тайно покинете обитель. - А согласен ли Андрей заботиться о младенце? - О том я с ним ещё не говорила. Но чует моё сердце: человек он добрый, сильный, и тебе и младенцу станет надёжной опорой и защитой. А пока ступай, дочь моя, собирайся в дорогу. |
