|
А пока ступай, дочь моя, собирайся в дорогу. Вечор я позову тебя и скажу, куда вы должны путь править, покинув обитель. Денно и нощно помни: ежели младенец погибнет, грех тяжкий, незамолимый падёт на твою душу! Закрыв глаза, игуменья некоторое время сидела неподвижно, потом встряхнулась и хлопнула в ладоши. В дверь заглянула келейница Евфимия. Ульянея поманила её пальцем. - Ты вот что сделай сейчас. Пойдёшь на торг, в тот ряд, где игрушки продают. Купи куклу, на дитё человеческое похожую. По дороге загляни к плотнику и вели до заутрени доставить на монастырский двор гроб самый малый. Келейница, привыкшая беспрекословно выполнять любые поручения игуменьи, не стерпела и спросила: - Да разве у нас кто умер, матушка? - Не твоего ума дело! - отрезала игуменья. - После плотника навестишь каменщика. Прикажи явиться ко мне до заутрени. Да пусть что нужно для работы захватит с собой. Всё ли упомнила? - Всё сделаю, матушка, ничего не запамятую. - Ступай с Богом. Ульянея покинула свои покои вслед за Евфимией и направилась к келье, расположенной в дальнем конце монастыря. Прислушиваясь, постояла возле двери, затем шагнула через порог. Соломония повернулась на скрип двери и, увидев игуменью, встала, чтобы принять благословение. - Спит? - Ульянея кивнула головой в сторону ребёнка. - Спит, матушка. - Не надумала, как назвать его? - Хочется мне назвать его Георгием в честь святого, в день которого он явился на свет Божий. - Хорошо удумала, Софья, пусть необорим сын твой будет, как Георгий Победоносец! Сама-то как? - Благодарствую, матушка. Ниспослал мне Господь радость великую, словами трудно выразимую. Никогда ранее, даже в палатах великокняжеских живучи, не ведала я такого счастья. Раньше вот мужа своего, Василия Ивановича, власти да богатства лишиться боялась. Ныне ничего мне не надобно, был бы лишь он рядом. Прижму сына к себе и нежность чувствую великую, небывалую! - Понятно мне счастье твоё, Софьюшка! Только чует моё сердце: быть беде великой, неправедной. Дошли до меня вести, будто Глинские замышляют против сына твоего недоброе. Им ведь он поперёк горла встал, потому готовы они на любую мерзость. - Да я каждому, кто на сына моего покусится, горло перегрызу, глаза выцарапаю! - Верю, Софьюшка, словам твоим. Только не сможешь ты противостоять всем ворогам, сил у нас с тобой мало, ох как мало! Много ли нужно, чтобы жизнь у младенца отнять? Ты вот по нужде отлучишься, а тут зайдёт кто да отравит его, или задушит, или с собой унесёт. Глаза Соломонии тревожно расширились, светлое лицо посмурнело. - Что же мне делать, матушка? Научи, как беду отвести от безвинной души. - Видится мне лишь один путь к спасению его: нужно вам разлучиться. - Ну уж нет, никогда не бывать тому! Кто его защитит и спасёт, как не я? Если нас разлучить, от тоски я умру! Соломония как ни крепилась, не смогла сдержать рыданий. - Да не плачь ты, слезами горю не поможешь! Человек ты не глупый, а потому, подумав, согласишься со мной. Тебе ли не знать наших бояр - зверей лютых? Вот почитай, что доброхоты мне из Москвы пишут. Соломония внимательно прочитала тайную грамоту, присланную Тучковыми. - Поняла ли теперь мой умысел? - Начинаю понимать, матушка. - Вот и хорошо. Подумай, кто из твоих родичей живёт от Москвы подальше. Да выбирай побезвестнее, ибо ежели младенец окажется в семье знатных Сабуровых, на это все обратят внимание, будут думать: а не сын ли это Соломонии? - Есть у меня такие родичи в граде Николы Зарайского. - Ты напиши им грамоту, а в той грамоте поведай: придут в град Николы Зарайского верные люди с сыном твоим кровным. Пусть помогут им избу срубить да прижиться на новом месте. Мы же скажем всем, будто дитё твоё скончалось от болести, и схороним вместо него куклу. - Грех-то какой, матушка! - Ещё больший грех совершим, ежели позволим лихим людям лишить живота безвинного младенца. |
