Солнце клонилось к закату.

* * *

Передохнувшая клячонка попервах трусила резво, но к ночи едва плелась. Варсонафий ей доверился, и вскоре его храп уже разносился по всему подмосковному лесу.

Телега катилась и катилась со скрипом, но как далеко Варсонафий отъехал от Москвы, он не знал, потому как спал.

И чего только не увидел он во сне, благочинного Кирилла, дьяконицу свою благоверную, она его пышками драными кормила. И были они горячие, Варсонафий квасом их запивал…

Но что это, благочинный Кирилл руки тянет и щупает его дьяконицу. Варсонафий пробудился в гневе. Телега стояла, а бородатый мужик его обыскивает. Тут второй с факелом вдруг рассмеялся:

– Мирон, ась Мирон, это же дьякон звенигородский. Какая от него пожива. У него, поди, и краюхи хлеба не отыщется.

Дьякон понял, мужички-то разбойники.

Тут один из мужиков закричал сердито:

– Катись-ка ты, дьякон, своей дорогой, пока кости твои не переломали.

И, отпустив, конягу, гаркнули:

– Пошла, Карюха!

Кто-то из разбойников засвистел лихо, и коняга побежала резво.

Варсонафий как стоял в телеге на коленях, так и продолжал ехать, крестясь:

– Спасибо, воры, разбойнички, что души не лишили. – Дьяконицу помянул. – Осиротела бы, голубица моя…

Клячонка перешла на шаг, телега, переваливаясь со пня на пень, с коряги на корягу, едва катилась. Дьякон сел, спустив ноги, осмотрелся. Лес по ту и другую сторону дороги и никого.

Тогда, будто очнувшись от страха, Варсонафий закричал:

– Тати, тати, душегубцы!

Выкричался дьякон, вздохнул облегченно:

– Спаси Бог, пронесло лихо… Хорошо жить, коли смерть миновала…

Дьякон Варсонафий еще в Звенигород не въехал, а из Москвы от митрополита в Тверь отправился чернец к епископу Вассиану. Писал Фотий, что тверскому владыке надлежит отправиться к князю Юрию Дмитриевичу и похоть его на великое княжение обуздать. Коли же спор княжий решать, то, как и уговорились, у великого хана, в Орде. Настанет час, отправятся Юрий и великий князь Василий в Сарай-город на суд ханский…

Дописав ту грамоту, Фотий посыпал строки песком и, встряхнув, вздохнул:

– До чего сами себя доводим, суда ханского ищем. Запамятовали князья наши, как на Куликовом поле Мамая били. Им бы и ноне за едино стоять, ан, не емлется, кому на великом столе сидеть. – Лицо Фотия передернулось в гневе. – Бога забыл князь Юрий, а ему и всем князьям российским помнить бы слова Господа: терпением вашим спасайте души ваши.

Глава 10

Охота была удачной.

В десяти верстах от Тулы егери выгнали из леса тура. Бык был молодым и крупным. Егери погнали его криками и ударами в бубны.

На пути тура появился конный егерь. Бык не бежал, он шел уверенно, сокрушая на пути деревья, ветки. Но вот тур увидел человека на коне.

Набычившись, ринулся на него. Егерь выставил копье, и оно лопнуло, как щепка.

Конь вздыбился, егерь свалился с седла, и рога тура ударили коню в подбрюшье. Десяток стрел вонзились в тело быка. Взъяренный, он остановился. Глаза налились кровью. И тут увидел человека. Тот стоял от него совсем неподалеку. Тур набычил голову, рога выставил, побежал на человека.

Князь Борис не отскочил, он чуть подался в сторону, выставив острый нож, вонзил лезвие туру между рогами. Бык остановился, сначала упал на подкосившиеся передние ноги, чтобы тут же рухнуть.

– Хороший удар, княже, – заметил подошедший Холмский.

Они уселись в стороне, отроки разводили костер, а егери свежевали тушу.

Гридни на разостланном ковре выставили бочонок с хмельным пивом, приготовили ножи и доски для мяса.