– Я то думала, в центре внимания религии Бог, смерть, – возражает Джинни Гринхилл. – Как сжиться с мыслью о смерти. Я думала, главное это.

Смерть тоже, подхватывает каноник. Не будь полов, откуда бы взялась смерть? Зародышевая клетка бессмертна, разделенные же по признаку пола индивидуумы обречены: смерть вошла в это мир вместе с полом.

Звонит телефон. Каноник подается вперед:

– «Вас слушают». Чем могу помочь?.. Да, он здесь. Минуточку, не кладите трубку. Сейчас позову.

Он зажимает микрофон рукой и, выпуская клубы едкого табачного дыма, протягивает телефонную трубку Дэниелу:

– Кто то из ваших.

– Алло. Дэниел слушает. С кем я говорю?

– Это Руфь. Вы меня помните? Я приезжала вместе с Жаклин к Юным христианам, когда вы жили здесь, в Йоркшире.

В памяти возникает образ: овальное лицо, точеные черты, тяжелые веки, между плеч сбегает длинная, мягкая, бледная коса.

– Помню, конечно. Вам чем то помочь?

– Кажется, вам лучше к нам приехать. С Мэри несчастный случай, лежит в больнице в Калверли без сознания. С ней сидит бабушка. Я работаю в детском отделении. Решила, надо сообщить вам, обещала разыскать.

Дэниел лишается дара речи. Бугры и впадины ячеистой упаковки для яиц ходят ходуном, как от землетрясения.

– Дэниел, алло. Вы слышите?

– Слышу, – отвечает Дэниел. Во рту пересохло. – Что с ней?

– Ушибла голову. Ее нашли на детской площадке. Может, какая нибудь девочка сбила с ног, может, упала с чего нибудь – неизвестно… Дэниел, алло!

Язык не слушается. Негромким голосом, каким и сам Дэниел обычно успокаивает звонящих, Руфь продолжает:

– Она почти наверняка поправится. Ушиб не спереди, а сзади, это хорошо. Сзади черепные кости прочнее. Но я подумала, может, все таки вам сказать, может, вы захотите приехать.

– Да, – отвечает Дэниел. – Да, конечно, немедленно выезжаю. Поездом. Так всем и передайте, выезжаю. Спасибо, Руфь.

– Ей отвели лучшую палату, – доносится издалека голос. – Уход – сами понимаете: стараемся.

– Понимаю. До свидания.

Он кладет трубку и сидит, уставившись в стенку своей кабинки. Крупный мужчина сидит и дрожит.

– Чем нибудь помочь? – спрашивает каноник Холли.

– С дочкой несчастный случай. В Йоркшире. Надо ехать.

– Нужно выпить крепкого горячего чая, – советует Джинни. – Сейчас дам. А каноник позвонит на Кингз Кросс и узнает расписание поездов, да? Вы, Дэниел, знаете, как это произошло?

– Нет. И они, кажется, тоже. Ее нашли на детской площадке. Мне надо идти.

Каноник уже набрал номер вокзала и слушает рокот в трубке.

– Сколько ей?

– Восемь.

Про своих детей он канонику и Джинни не рассказывает, а они не спрашивают. Они знают, что жена его погибла по трагической случайности, что дети живут в Йоркшире у дедушки с бабушкой. Знают, что он их навещает, но сам он об этих посещениях молчит. Джинни наливает ему еще чаю, угощает сладким печеньем: сахар тут считается первым средством помощи при стрессе. Каноник вдруг начинает записывать время отправления поездов. Хорошо хоть до Кингз Кросса пара минут ходьбы, замечает Джинни, можно по дороге купить зубную щетку. Деловито расспрашивает о состоянии девочки.

– Она без сознания. Говорят, почти наверняка поправится. Может, и так, они ведь, наверно, отвечают за свои слова?

– Да уж наверно, отвечают.

– Она еще совсем маленькая, – произносит Дэниел.

Но мысленно он видит перед собой не Мэри, в сознании или без сознания.