– Взыскуйте и обрящете, – поучительно сказал Шимек, подражая голосу ксендза Дудака.

– Как это, – удивился Петр, – разве Господь Бог занимается такими делами?

– Какими делами? – спросил я.

– Ну, разве он сделает так, чтобы Вайзер появился здесь, если мы очень попросим? – пояснил Петр, но Шимек быстро развеял его сомнения:

– Думаешь, у Господа Бога нет более важных занятий? И вообще, чего тут говорить, Вайзер – еврей, и это совсем другой коленкор!

– Иисус Христос тоже был евреем, – не сдавался Петр, – а так как он был сыном Господа Бога, значит, Господь Бог тоже еврей, правильно? Если твой отец поляк, – повернулся он к Шимеку, – то и ты родишься поляком, а если бы он был немцем, то и ты родился бы немцем, верно?

– Если бы да кабы да во рту росли грибы, – буркнул Шимек неохотно и больше не говорил на эту тему.

Где-то далеко за холмами Медвежатника загудел самолет. Мы, уже оставшись втроем, долго молчали, никому не хотелось без толку молоть языком. Я так же, как они, думал, что Вайзер сегодня не придет, и мы спокойно можем идти домой, а если поспешим, то мы еще успеем сдать бутылки из-под лимонада до закрытия магазина Цирсона. Солнце стояло уже низко, и длинные тени сосен пересекали насыпь, как балки, переброшенные через ручей. Освещенные стволы выглядели неестественно красными, как на картине ярмарочного художника. За насыпью мужик закончил сгребать скошенную траву в маленькие копенки, после чего запряг лошадь и поехал в сторону построек. Мы почувствовали запах сена, смешанный с запахом конского пота, воздух застыл в неподвижности, незыблемой с тех пор, как «рыбный суп» заполнил залив. «А может, придем сюда ночью?*· – прервал молчание Петр. «Это еще зачем?» – спросил Шимек. И тогда Петр сказал, что стоило бы проверить, действительно ли в двенадцать ночи мертвецы встают из могил или, по меньшей мере, разговаривают между собой. Люди так говорят, и неизвестно, сколько в этом правды. Может, говорят, потому, что знают, а может, потому, что попросту боятся и сами никогда не проверяли. Так мы могли бы проверить. «Ну хорошо, – согласился Шимек. – Но кто пойдет? На кладбище ночью нужно идти одному, покойники чуют, когда ты не один, совсем как животные, – говорил он, – и тогда все впустую». Решили тянуть жребий – пойдем мы, конечно, втроем, но перед кладбищем тот, на кого выпадет, перекрестится и дальше пойдет один. И будет не меньше пятнадцати минут ждать в самом центре кладбища возле каменных ангелов с обломанными крыльями. Но жребий не бросили.

– Смотрите, – зашептал Шимек, выползая из склепа, – идут, вон там!

Действительно, по насыпи шел Вайзер, а на полшага сзади с каким-то свертком в руках следовала Элька, подпрыгивая, как маленькая девочка. Мы быстро вышли из склепа, прячась за густыми кустами боярышника, который рос не больше чем в пяти метрах от насыпи. Они прошли мимо нас и свернули на проселочную дорогу, направляясь к стрельбищу. Когда они исчезли в устье глинистого оврага, мы двинулись за ними. Это был тот самый овраг, в котором мы потом встретили М-ского с сачком для бабочек, когда он ловил своего аполлона. Мы были как псы, спущенные после долгого ожидания с поводка, псы, учуявшие зверя и рвущиеся вперед, чтобы не потерять след. Там, где кончается овраг, дорога слегка поднимается вверх. Мы притаились у этого подъема, наблюдая, как Вайзер с Элькой взбираются теперь краем морены на плато. Мы подкрадывались к ним с соблюдением всех правил военного искусства, и это была непростая задача – у них было преимущество высоты. Лежа за разросшимися кустами дрока, мы следили за каждым их шагом и жестом. Но они держались необычайно спокойно.