– Он мог бы выступать на олимпиаде, – с гордостью сказала Элька.

Вайзер положил парабеллум в ящик и приказал нам возвращаться домой.

– Через несколько дней дам вам знать, тогда придете сюда, а пока возьмите вот это, – и он вручил Шимеку какую-то книжечку, – и вот это, – и протянул мне парабеллум.

Еще не дойдя до леса, мы осмотрели пистолет и книжечку. То была довоенная инструкция по стрельбе из короткоствольного оружия. Парабеллум оказался без магазина и курка. Да, Вайзер не сказал: «Учитесь стрелять и делайте это так, чтобы никто не видел». Взял с нас клятву, дал инструкцию и обезвреженный пистолет. Кто себя ведет таким образом? Я не мог этого знать в школьной канцелярии, но сегодня думаю, что он таким образом затушевывал свою истинную деятельность. Ибо в тот день, когда мы увидели, как он танцует под звуки флейты Пана и как поднимается в воздух, когда мы стали свидетелями его транса, – тогда он не ожидал нас, не хотел иметь никаких свидетелей, кроме Эльки. Что ему оставалось делать в той ситуации? Он дал нам в руки игрушки и время от времени проверял, научились ли мы заводить их механизмы.

Но я ведь предполагал, что все время он ждал нашего появления – как же могло быть иначе! Возможно, однако, он не ожидал, что мы выследим его так быстро, возможно, это должно было произойти позднее, совсем в других обстоятельствах! А теперь он обезвредил наше любопытство и направил его совсем по другому пути. Фактически мы никогда не спрашивали у него, а тем более у Эльки, о той ночи и о безумном танце. Мы не поняли, что, давая нам пистолет, показывая свое стрельбище, он отстраняет нас от самого главного. Ибо чем, по сравнению с вещанием чужим голосом на непонятном языке, чем, по сравнению с левитацией, была его демонстрация меткой стрельбы? Да, мы могли с тех пор считать Вайзера своим вожаком, могли надеяться, что станем его партизанами, могли даже допустить, что все закончится восстанием, только нам нельзя было задумываться, как это может человек левитировать в полуметре от земли. Вайзер впустил нас в преддверие своего святилища – употребим здесь такое сравнение – и занавеску показал как глухую стену.

Только что он хотел доказать нам, в чем убедить нас, ни в чем не сведущих? Эту тему бесполезно было обсуждать с Шимеком или с Элькой, оставался только Петр, с которым мы никогда не говорили о Вайзере. Только два года назад, а точнее, два года и один месяц (так как сейчас, когда я пишу, кончается октябрь), так вот, двадцать пять месяцев назад я решился завести такой разговор. Всегда, приходя к Петру, я сажусь на край надгробной плиты и с минуту храню молчание. Каждый из нас привыкает тогда к присутствию другого. Так же было и в тот сентябрьский день – сначала я сгреб с цемента листья, песок и сосновые иглы и только через минуту спросил:

– Ты там?

– Да, а что – уже День всех святых?

– Нет.

– Зачем же пришел? И молчишь…

– Шимека арестовали!

– Что случилось?

– Он печатал листовки и сидит. Почему ты ничего не отвечаешь? Тебе все равно?

– Кто занимается политикой, должен учитывать такую возможность.

– Говоришь как чужой.

– А я и есть чужой.

– Говоришь, будто тебя ничто не волнует.

– Здесь мало что может взволновать.

– Не верю.

– Сам когда-нибудь убедишься.

– Не пугай меня.

– Вовсе я не пугаю, это очевидные вещи.

– Для меня не такие уж очевидные.