Едва Билл перешел улицу и скрылся в темноте гаража Долли, на тротуаре показался какой-то собачник. Он двигался в сторону машины Резника.

– Он наверху, – сообщил Эдди.

Грант прошел в гостиную и, открыв складной ножик, начал вспарывать подушки дивана и кресел – те самые подушки, которые один раз уже вспорол Тони Фишер и которые после этого аккуратно зашила Долли. Билл пачкал ткань кровью Резника, но решил, что теперь это не важно.

Наверху Гарри постоял в дверях пустой детской. Там не осталось ни одного предмета мебели, только светло-голубые обои с рисунком из танцующих медвежат. Они напомнили Гарри о том, что когда-то эта комната предназначалась для его сына. Странная, болезненная злость наполнила его душу. Где бы ни была Долли, возвращаться в этот дом она больше не собирается. Эта комната была смыслом ее жизни. Вулф был смыслом ее жизни. Гарри был смыслом ее жизни. Ничего не осталось.

Незастланная кровать в гостевой спальне рассказала о том, что блондинка провела в доме ночь. Гарри обыскал комнату, но ничего не нашел. Безрезультатность поиска приводила его в бешенство. Необходимо как можно скорее найти хоть что-нибудь, указывающее на деньги. Долли сильно опережает его и хорошо заметает следы. Если Гарри так и не обнаружит подсказок о том, куда она отправилась, причем в ближайшее время, то игра закончена и он остался ни с чем.

В хозяйской спальне его встретил запах гари и необыкновенный разгром: косметика разбросана, фотография в рамке разбита и валяется на полу. Долли терпеть не могла беспорядок. Гарри знал эту комнату, как свои пять пальцев, но теперь не мог сказать, изменилось ли здесь что-нибудь, потому что изменилось все. Роулинс подобрал банку крема для лица и поставил ее на туалетный столик, потом взял в руки портрет в рамке с расколотым стеклом и вернул его на место – на прикроватную тумбочку с той стороны, где спала Долли. Открыв платяной шкаф супруги, Гарри увидел, что там стало меньше одежды и обуви. Тогда он подошел к своему шкафу, где обнаружил, что все его вещи искромсаны, разорваны или залиты лаком для ногтей.

– Сука! – прошипел Гарри.

Не потому, что ему жаль было одежды, а потому, что он почувствовал, как сильно ненавидит его Долли. Уничтожение дизайнерских костюмов, столь высоко ценимых им, – это акт обманутой, страдающей женщины, которой больше нечего терять. И совершенно очевидно, что Долли знает: ее муж жив.

Перед взором Гарри лежала в руинах его прошлая жизнь. Он яростно захлопнул дверцу шкафа, так что зеркало на внешней стороне дверцы разлетелось вдребезги.

– Ой, теперь семь лет счастья не… – Возникший в дверях спальни Эдди закрыл рот прежде, чем это сделал за него кузен.

Запах гари привел Роулинса к металлической урне. Он увидел на дне обугленные обрывки бумаги. По ним нельзя было понять, что именно сгорело, но обрезки кожаного переплета могли означать только одно. Гарри опустил руку в урну, зачерпнул горсть пепла и просыпал сквозь пальцы, словно черный снег. Его тетради. Его записей больше нет. Гарри сжал кулаки. Ему хотелось заорать во всю глотку. У него теперь ничего не осталось, а Долли, казалось, сумела заполучить все. Как она посмела?! Как, черт возьми, она посмела так поступить с ним?!

– Я убью тебя, – прошептал Гарри. – Клянусь богом, я убью тебя своими руками!

Эдди не слышал последней фразы и не обратил особого внимания на содержимое урны.

– Продолжать поиски, да? – спросил он. – Да ты не переживай из-за беспорядка, Гарри. Твоя Труди моментом наведет тут чистоту. И детская наконец-то пригодится…

Гарри взорвался в приступе безумного, неуправляемого гнева и пнул Эдди по яйцам, отчего тот упал на колени и свернулся калачиком.