Потому что меня изнасиловали. Я не хочу, чтобы меня опять изнасиловали. Убью любого, кто попытается это сделать. Вот я и не желаю быть… Словом, постоянно попадать в ситуацию, когда кто-нибудь попытается меня изнасиловать; при одной мысли об этом меня охватывает ужас. Ведь тогда придется убить насильника, а это… меня и приводит в ужас, я так думаю. Снова убить кого-то? Ну уж нет.
— Получается нечто вроде порочного круга, так?
— Если я останусь в спецназе, то — да.
— Поэтому вы и пришли к мысли о работе в бригаде заложников.
— Ну, это мысль Карин. Она сказала, что я должна все обговорить с вами. Все пересмотреть заново.
— Но только не убийства. Уж это точно, — заметил Гудмэн и снова улыбнулся. — А теперь поговорим об этих, как вы их назвали, других проблемах. Не связанных с работой.
— О, они весьма личного характера.
— Согласен, но иметь дело с бригадой заложников тоже носит личностный характер.
— Это я понимаю. Но не понимаю другого: чем и как связаны мои интимные затруднения с…
— Знаете, — сказал Гудмэн, — я недавно беседовал с детективом, проработавшим десять лет в бригаде по борьбе с наркотиками. Порой приходится беседовать с людьми весь день. В этом ремесле запас прочности подвергается огромному давлению. И это понятно: стрессы, без конца стрессы. Если начальнику отделения и мне удается продержать хорошего «говоруна» на посту несколько месяцев, это, поверьте, очень большой срок. Как ни крути, детектив, которому приходится «убалтывать» наркодилеров, их люто ненавидит. Он их всех в гробу видит. Вот я и спросил такого: что он будет делать, доведись ему иметь дело с наркодилером, который вдобавок захватил заложников. Он сказал, что попытается спасти их от смерти. Я полюбопытствовал: кто, на его взгляд, важнее — заложники или «наркоша». Он ответил, что заложники… Убил бы он «наркоту», чтобы освободить захваченных? Да, сказал он, не колеблясь, убил бы… И вот тогда я заявил ему без обиняков, что он для работы в такси бригаде не годится.
Эйлин посмотрела на Гудмэна.
— Так с какими же именно личными проблемами вы боретесь? — спросил он.
Она пришла в замешательство.
— Если вы не хотите отвечать…
— В ту ночь, когда я убила Бобби… Так звали того парня, Бобби Уилсон. Так вот, в ту ночь, когда я его застрелила, меня подстраховывали двое коллег. Но мой друг…
— Это он — «личная проблема»? Ваш друг?
— Да.
— Пожалуйста, объясните чуть подробнее.
— Он вбил себе в голову, что если бы он меня подстраховал, то результат операции…
— Подстраховал?
— Он полицейский. Простите, я должна была сразу сказать об этом. Он детектив из Восемьдесят седьмого.
— Как его зовут?
— А зачем вам это знать?
— Да просто так.
— Словом, он почти сразу же самовольно подключился к той операции, получилась путаница, я лишилась своих ангелов-хранителей, и таким образом мы оказались один на один с Бобби. И его ножом, разумеется.
— И вы убили Бобби.
— Да, он оказался в слишком опасной близости.
— Вы ставите это в вину вашему другу?
— Вот над этой проблемой мы как раз и бьемся.
— Вы и доктор Левковиц?
— Да.
— А если исключить Левковиц? Скажем так: вы и ваш друг. Вы с ним это обсуждаете?
— Я не виделась с ним с тех пор, когда начала проходить курс психотерапии. |