Как-то очень давно он разговорился с отцом о верности. Вернее, внимательно слушал, что говорил о ней отец. Слушал, стараясь не пропустить ни слова, потому что Карелла уже достаточно повзрослел, чтобы понимать: уж его-то папаша сам прошел огонь, воду и медные трубы и мог справедливо рассуждать о многих вещах, вовсе не стараясь выглядеть опытнейшим старым мировым мудрецом. Даже не отцом. Просто человеком, которого вы очень любите и которому доверяете. Другом. Возможно, лучшим другом в течение всей жизни Кареллы.

Это было накануне женитьбы на Тедди. На следующей неделе после помолвки. Он и папаша, как обычно, были в пекарне; так уж повелось, что все важнейшие разговоры проходили около жаровен, источавших сладкие хлебные ароматы. Карелла испытывал нечто такое, что условно можно было бы назвать предбрачными судорогами. Он лихо рассуждал на тему, не станет ли вступление в брак слишком тесными, чересчур ограничивающими узами. «Понимаешь, па, о чем я говорю?» — обращался он к отцу.

Он осознавал, что чувствовал себя точно таким образом, как в те времена, когда Анджела стана шляться на танцы вместе с ним. Вступила на его суверенную тропу, ограничив многие возможности. Он никогда не признавался отцу, что лапал Марджи Кэннон на танцплощадке, никогда не роптал, что присутствие Анджелы вносило определенные коррективы в стиль сексуальной жизни. Не сознался бы и в том, что в конце концов, приложив огромные усилия, так-таки поимел по-настоящему Марджи на заднем сиденье семейного «доджа». Это был блестящий успех, хотя Стив и подозревал, что отец знал обо всем, понимал, что его единственный сын не робкого десятка на этом поле битвы и был близок со многими женщинами, до того как повстречался с Тедди Фрэнклин. С женщиной, на которой теперь женился, с женщиной, которой собирался посвятить всю оставшуюся жизнь.

Он был очень смущен, и отец это понимал.

Он никогда в жизни не связал бы себя священными узами брака ни из-за шикарного авто или роскошных апартаментов, ни за что. И вот теперь ставил свою подпись на брачном контракте, каковой свяжет его навсегда. Он никогда не клялся на людях ни в чем, если не считать клятву охранять закон и порядок в городе, штате и стране. Защищать в качестве полицейского служащего. Зато теперь ему вот-вот предстояло поклясться в присутствии родных и друзей, ее и его, поклясться в том, что будет любить ее, лелеять, поддерживать, и прочая трескотня в том же духе. До тех пор, пока обоих, мол, не возьмет смерть. Это пугало, больше того — очень страшило.

— Ты любишь ее? — спросил отец.

— Да, я люблю ее, пап, — сказал он. — Я очень ее люблю.

— Ну, тогда и беспокоиться не о чем. Я тебе что-то скажу, Стив, слушай. Мужчина меняет подругу только в том случае, если он не любит ту, с которой живет. Ты предполагаешь, что так может случиться? Боишься, что вдруг настанет день, когда разлюбишь Тедди?

— Как я могу это предсказать, отец?

— Можешь. Ты уже сейчас должен чувствовать это плотью и кровью. Ты уже теперь можешь знать, что будешь любить только эту женщину до самой своей кончины. Но если ты не знаешь этого сейчас… Не женись.

— Сейчас — это уже завтра, — мрачно произнес Карелла.

— Да, так. Ныне и присно, — произнес отец.

Наступило молчание.

— Послушай меня, — сказал отец.

— Да, папа.

Он положил руки на плечи Стива. Большие рабочие руки, все в муке. Посмотрел ему прямо в глаза.

— А как по-твоему, что с тобой будет, если к ней прикоснется кто-нибудь другой?

— Убью его.

— Да, — вымолвил отец. — Тогда можешь выбросить все тревоги из головы.