|
Позже сообразила, что неограниченное количество времени на женщину есть только у мужчины, собравшегося к ней на содержание и занимающегося ухаживанием, словно работой, гарантирующей скорый гонорар и отдых. Я не тянула на дело жизни полковника Измайлова Виктора Николаевича и без рисовки уважала его за это. Хохмы, конечно, скрашивают будни. Влечение наряженное противостоянием, вводит из просторного фойе холодности в тесные декорации чувственности. Но убийца, которого искал Измайлов, был грязной реальностью, мало располагающей к флирту или роману с соседкой. Меня страшило другое. Если у Норы скрывался Слава Ивнев, Измайлов должен был праздновать победу. А не сообщить о ней пожелавшей удачи женщине под силу лишь камню, о который сам собой расшибся враг. Значит, либо он меня не воспринимал в качестве женщины, либо… Неужели Измайлов потерпел поражение, и все, что было у меня, Сергея и Бориса вчерашним вечером, — фарс? Нет, даже не так. Неужели Измайлов из тех, кто полагает, что невысказанного женщине не случилось вовсе? А ведь, проигравший, он стал бы мне только дороже. Я-то знаю, каково любить непобедимых. Не хватит опыта защититься самовнушением: «Я причастна к его успеху, в нем есть и доля моего труда, увещеваний, молитв», и можешь содрогаться от ощущения, собственной никчемности и ущербности. В общем, если побежденный Измайлов позвонит, можно не сомневаться — я ему не безразлична. Остальное всего лишь отложится на время. Подумаешь, выиграет завтра, послезавтра, ведь соревнование бессрочное. У меня чутье на чемпионов, он из них.
Не успела я как следует раскиснуть, телефон ожил. — Иди ко мне, — позвал Измайлов. Интересно, что он говорит, когда манит в постель? Тоже: «Иди ко мне?» Разумеется, интрига создается словами, но не до такой же степени. Однако при виде Измайлова фривольные мысли о постели куда-то сгинули. Он был хмур и озабочен. Ну что ж, Николаич, не одной мне суждено прокалываться. Ты на меня орал, а я тебя пожалею. — Был в больнице? — Да. — И что сказал врач? — Все нормально. — Устал? — С чего бы? — Приготовить поесть? — Не надо. Так, поговорили. Не часто мне выпадало задумываться, стоит ли продолжать беседу, но пришлось. — Полина, ты далеко собралась? — Домой. Ты цедишь слова, будто у тебя челюсть сломана. — Я просто ждал, что мне сегодня гипс снимут. Надоело. — Ты и с доктором поделился своими ожиданиями? — Само собой. — И он предложил тебе подскочить в психушку? — Почти. — Ты каким-то образом выразил свое разочарование? — Обычным, матерным, не сдержался. — А он? — Ответил. Мне до этого молокососа в белом халате расти и расти. — Любопытно, есть еще на свете страна, где пациент с врачом переругнулись матом, досконально сразу друг друга поняли и разошлись без претензий, как ни в чем не бывало? — Одной достаточно. — Измайлов, давай я тебе неэротический массаж сделаю. Ты американские фильмы смотришь? Там все героини едины в порывах человеколюбия. Только узреют недовольного мужика, сразу хвать его за загривок и разминать, разминать. Через минуту и массажистка, и объект счастливы. — Спасибо, Поля, в другой раз, — шарахнулся от меня опрометчиво приблизившийся Измайлов. — Напрасно. Я давно мечтала проверить, по-настоящему помогает или это художественный прием. — Больше ничего из американского кинематографа ко мне не приложимо? — С гипсом исключительно из отечественного. — Вот поэтому я и расстраиваюсь. Он оттаял, можно было рывком переключаться на главное. — Измайлов, прятала Нора Славу? — Разумеется. |
