— А раньше, по-твоему, теряла, так, что ли?

— Все раньше теряли.

— Это точно, — снова вздохнула Майка. — И я теряла. Забыла уж, правда, когда.

Очень, видно, неспокойно было у неё на душе, и разговор повернулся вдруг так, что она невольно утеряла напускную весёлость. Странный какой-то парень попался ей, с ним почему-то хотелось быть откровенной. И Майке пришлось сделать над собой усилие, чтобы не поддаться этому искушению.

— Ну вот, — кивнул Виталий. — А теперь уже гляди, не теряй голову-то. Хоть и влюблена. Пусть докажет сперва свою преданность. Мне вот кажется, он тебя не раз уже предавал.

— Откуда тебе знать? — махнула рукой Майка. — Предавал не предавал…

Но внезапно она ощутила какую-то тревогу и испытующе посмотрела на своего странного знакомого.

И на этот раз Виталий отнюдь не стремился выдать себя за такого же отпетого подонка и уголовника, каким был, допустим, тот же Гошка. У него был другой план, потруднее. И, кстати, ещё одна цель, необычайно его занимавшая.

— Откуда тебе знать? — снова повторила между тем Майка уже требовательно.

— Догадываюсь. Вижу ведь, ты не в себе. Эх, Маечка. А, кроме любви, ещё заботы есть, верно я говорю?

— Самое большое счастье даёт женщине любовь, — вздохнув, убеждённо возразила Майка и потянулась за сигаретой.

— Если она взаимная и честная, — сказал Виталий, подставляя ей огонёк зажигалки.

— Это точно, — согласилась Майка, затягиваясь. — Только где её взять, такую? С тобой, что ли? — Она махнула рукой. — С тобой, мальчишечка, не получится, вижу. Ты какой-то отгороженный, какой-то занятый.

Виталий подивился её чуткости. И в который раз уже он вывел для себя непреложный урок: с женщинами эти номера не проходят. Они иной раз не скажут, но почти всегда уловят фальшь. Об этом его предупреждал ещё Кузьмич. Тут можно жестоко обмануться. А уж если женщина решит отомстить… Да, если она решит отомстить…

— …Не знаю, — задумчиво продолжала между тем Майка, скромно сложив руки на коленях и глядя куда-то в сторону, — что ты ко мне прицепился. Может…

Но Виталий не дал ей договорить.

— Май, а вот скажи, — спросил он. — Женщины прощают предательство?

— Они всё прощают, если любят.

— А мне кажется, не всякая простит. Вот ты простишь?

— Я — нет. Я тут не женщина, я тут мужик. Ничего никому не прощу. Отучилась я прощать, вот что.

— А умела?

— Да пожалуй, что и не умела, — задумчиво усмехнулась Майка.

Появился официант, расставил тарелки с закуской и, мимолётно улыбнувшись, исчез.

— Если ты предательства не прощаешь, разговор у нас может получиться. Интересный, — серьёзно сказал Виталий.

— У нас и так интересный разговор, — снова усмехнулась Майка. — Я вот только никак не пойму, чего тебе от меня надо?

— Честно тебе сказать?

— Это бы лучше всего, если умеешь.

— А ты мне тем же ответишь?

— Ох, не обещаю, мальчишечка, — вздохнула Майка. — Не привыкла.

— Ладно. Рискну. — Виталий махнул рукой. — Так вот. Надо мне от тебя, Майя, доверия. Поняла?

— Не, — покрутила головой Майка, лениво жуя ломтик сыра. — Зачем это тебе понадобилось, интересно знать? Я, к твоему сведению, вообще ни одному человеку не доверяю. Тоже отучилась. Эх, мальчишечка! Я там была, где ты, видать, не был. Всего навидалась.

— А хорошее хоть раз видела?

— Случалось. Только тоже не верила. Доверять — наполовину проиграть.