Увидеть зыбкие, расплывчатые очертания своего человеческого тела было невыносимо приятно. Эх, мне бы еще мои любимые джинсы! Я вздохнула. — Я просто немного устала от всего этого. Столько всего сразу навалилось.
— Но все эти проблемы так или иначе все равно придется решать, нравится это тебе или нет. А у Сэма здравого смысла как у...
Изабел не договорила. По-видимому, не смогла придумать никого более оторванного от реальности, чем Сэм.
— Я понимаю, что их придется решать, — произнесла я устало. Живот снова свело. — Нужно переселить их в другое место, но сейчас я не могу об этом думать.
— Переселить?
Я медленно перешла к следующему чучелу. Это был гусь, бегущий куда-то с распростертыми крыльями. Наверное, предполагалось, что он приземляется. Косые лучи послеполуденного солнца били с потолка, и благодаря игре света казалось, будто черный гусиный глаз мне подмигивает.
— Очевидно, нужно каким-то образом убрать их о т твоего папы. Он не успокоится. Придется найти более безопасное место.
Изабел рассмеялась коротким отрывистым смешком, который походил скорее на презрительное фырканье, нежели на выражение веселья.
— Что мне в тебе нравится, так это твоя способность за две секунды выдать идею, когда Сэм с Коулом за два месяца так и не смогли додуматься до чего-то дельного.
Я вскинула на нее глаза. Она с усмешкой смотрела на меня, подняв бровь. Пожалуй, это было восхищение.
— Ну, может, еще ничего и не получится. Переселить целую стаю диких животных...
— Да, но это хоть какая-то идея. Приятно, когда кто-то в состоянии пошевелить мозгами.
Я состроила гримасу. Мы взглянули на гуся. На этот раз он нам не подмигнул.
— Болит? — спросила Изабел.
Ее взгляд был устремлен на мою ладонь, которая совершенно без моего участия прижалась к боку.
— Немного, — соврала я.
Она не стала меня разоблачать.
Когда у нее зазвонил телефон, мы обе вздрогнули от неожиданности.
— Это тебя, — сказала Изабел еще до того, как выудила трубку. Взглянув на экранчик, она протянула мне телефон.
У меня засосало под ложечкой, не знаю уж, из-за пробуждающейся внутри волчицы или оттого, что я внезапно занервничала.
Изабел похлопала меня по руке; от ее прикосновения по коже побежали мурашки.
— Скажи что-нибудь.
— Привет, — сказала я севшим голосом.
— Привет, — отозвался на том конце провода Сэм, так тихо, что я едва расслышала. — Как поживаешь?
Присутствие Изабел мешало мне. Я отвернулась к гусю, и он снова подмигнул мне. Собственная кожа казалась чужой.
— Уже получше.
Я не знала, что ему сказать после двухмесячной разлуки. Говорить не хотелось. Хотелось свернуться клубочком у него под боком и уснуть. Но больше всего хотелось заглянуть ему в глаза и увидеть в них подтверждение тому, что мы все еще вместе и он не превратился в чужака. Не нужно было ни широких жестов, ни заумных разговоров — хотелось просто знать: несмотря на все перемены, что-то осталось прежним. Я разозлилась на дурацкий телефон, на собственное неверное тело, на волков, которые создали меня, а потом погубили.
— Я уже еду, — сказал он. — Буду через десять минут.
Это было на восемь минут больше, чем нужно. Все кости у меня ломило.
— Мне ужасно хочется... — Я умолкла и стиснула зубы, чтобы не стучали. Это было самое худшее — когда становилось по-настоящему больно, но я знала, что будет еще больнее. — Ужасно хочется выпить какао, когда я вернусь. Я скучаю по шоколаду.
Сэм негромко простонал. Он все понял, и это было еще больнее, чем превращение.
— Я знаю, как это тяжело, — сказал он. — Думай о лете, Грейс. Помни о том, что это кончится.
Глаза защипало. Я сгорбилась, пытаясь скрыться от Изабел. |