Беру тарелку, которую передает мне Майлз, и пластмассовую вилку.

— Мы не знали, что ты захочешь, так что взяли всего понемножку, — говорит Майлз. — Купила сумочку?

Я качаю головой, а зря — от этого болит еще сильнее.

— Слишком дорого.

Жую, прикрывая рот рукой, потому что хруст отдается в висках острой болью, от которой слезы наворачиваются на глаза.

— А ты купил ту вазу?

Я уже знаю, что не купил, — и не только благодаря парапсихическим способностям, но и потому, что никакой сумки при нем не видно.

— Не-а. Я просто люблю смотреть, как их выдувают. — Он смеется, прихлебывая свой напиток.

— Тихо, ребята! Кажется, у меня телефон звонит…

Хойвен роется в битком набитой сумке, которая исполняет роль кладовки.

— Ну, поскольку у тебя одной за этим столиком вместо звонка поет Мерилин Мэнсон… — Майлз пожимает плечами.

Он выедает из тако начинку, а саму лепешку оставляет на тарелке.

— На диете? — спрашиваю я, глядя, как он ковыряет вилкой еду.

Майлз кивает.

— Если по роли Трейси Тернблад — толстушка, это еще не значит, что я тоже должен растолстеть.

Я делаю глоток спрайта и смотрю на Хейвен. А увидев радостное выражение на ее лице, я знаю.

Она отворачивается от нас, прижимает ладонь к уху и говорит в телефон:

— Боже, а я думала, что ты насовсем пропала! Мы тут пошли гулять с Майлзом… Да, Эвер тоже здесь… Ага, они оба здесь… Ладно… Хорошо… — Прикрыв трубку рукой, Хейвен поворачивается к нам. Ее глаза сияют. — Трина передает вам привет!

Хейвен ждет, что мы тоже скажем «привет». Мы молчим, и она, скорчив гримасу, вскакивает и отходит в сторону. Слышно, как она говорит в трубку:

— Они тоже передают привет.

Майлз качает головой.

— Я, вообще-то, не передавал. А ты?

Я пожимаю плечами, перемешивая бобы с рисом.

— Вот ведь беда, — вздыхает он, глядя в спину Хейвен.

Я чувствую, что он прав, хоть и не совсем понимаю, что он имеет в виду. В такой толпе духовная энергия бурлит и пузырится, словно большой космический суп, невозможно вслушаться в чье-то отдельное сознание.

— Ты о чем? — спрашиваю я, щурясь от яркого солнца.

— А разве не очевидно?

Я пожимаю плечами. В голове пульсирует боль, я ничего уже не воспринимаю.

— Их дружба… жутковатая какая-то. Ну, одно дело, обычные девчачьи страсти, а тут… Ничего не понимаю. Страшно за нее.

— Почему страшно?

Я отщипываю кусочек лепешки и вопросительно смотрю на Майлза.

ОН отодвигает в сторону рис и набрасывается на бобы.

— Я понимаю, звучит ужасно, и поверь, я не хочу тебя пугать, но… Такое впечатление, что Хейвен становится их адепткой.

Я поднимаю брови.

— Последовательницей, ученицей, клоном, уменьшенной копией. — Майлз пожимает плечами. — И смотреть на это довольно-таки…

— Жутковато, — подсказываю я.

— Посмотри — она и одевается в стиле Трины, и контактные линзы купила под цвет ее глаз. Цвет волос, макияж, одежда… Во всем ей подражает — ну, по крайней мере, старается подражать.

— Это все или есть что-то еще? — спрашиваю я.

Знает Майлз что-нибудь конкретное, или у него просто предчувствие?

— Тебе мало? — удивляется он.

Я пожимаю плечами и кладу лепешку на тарелку. Мне больше не хочется есть.

— Строго между нами, вся эта история с татуировкой — какого черта? — Майлз говорит шепотом и оглядывается — как бы не услышала Хейвен.