— Нет, клянусь, я и не думал смеяться!

Она вскочила:

— Я, должно быть, кажусь просто дурочкой столь великому человеку, как ты. Прости меня, господин мой, я слишком утомила тебя своей болтовней.

— Нисколько ты меня не утомила, — возразил я. — Наоборот, ты мне очень помогла.

Рот у нее удивленно раскрылся:

— Помогла?

— Да. Ты помогла заполнить одну из пустующих страниц моей собственной памяти, которая обладает весьма странными свойствами. Я по-прежнему не помню, что было у Эрекозе в прошлом, но теперь, по крайней мере, я знаю о его прошлом примерно столько же, сколько любой человек здесь. Это уже не так мало!

— Может быть, долгие столетия непрерывных снов стерли все в твоей памяти? — сказала она.

— Может быть, — согласился я. — А может быть, сны эти навевали слишком много иных воспоминаний — об иных деяниях, иных жизнях…

— Что ты хочешь этим сказать?

— Видишь ли, мне кажется, что я был не только Джоном Дэйкером или Эрекозе. Другие мои имена всплывают в памяти — странные, из каких-то неведомых языков… И я чувствую неясную — и, возможно, нелепую — уверенность, что, пока Эрекозе спал в своей гробнице, душа его — моя душа! — жила в иных людях, носивших те, неведомые мне имена. Может быть, душа моя вообще не способна спать и должна постоянно действовать?.. — Я помолчал. Что-то я чересчур ударился в метафизику, а в ней я всегда был слабоват. Вообще-то я всегда считал себя чистейшей воды прагматиком. Вера в переселение душ, в возрождение в ином обличье всегда раньше вызывала у меня усмешку — я и теперь продолжал презрительно улыбаться, хотя улыбаться было нечему: именно это-то со мной и произошло.

Тут Иолинда стала слезно просить меня продолжать те рассуждения, которые я сам считал полнейшей бессмыслицей.

— Пожалуйста, — молила она, — пожалуйста, лорд Эрекозе, продолжай свою речь!

И я, хотя бы только потому, что мне хотелось подольше удержать возле себя эту очаровательную девушку, продолжил свои рассуждения:

— Знаешь, пока ты и твой отец звали меня к себе, я, по-моему, вспоминал совсем другие жизни — то не были жизни Эрекозе или Джона Дэйкера. Я вспоминал, хотя и весьма туманно, иные цивилизации, хотя не мог бы, наверное, сказать тебе, были ли то цивилизации прошлого или будущего. Дело в том, что теперь само понятие «будущее» представляется мне бессмысленным. Я, например, совершенно не представляю, где, с точки зрения Джона Дэйкера, находится ваша цивилизация — в прошлом или в будущем? Она — в настоящем. И сам я — в настоящем. И в настоящем передо мной поставлены совершенно определенные задачи. Я должен их решить. Вот и все.

— Но эти твои другие воплощения?.. — проговорила она. — Что, собственно, ты знаешь о них?

Я пожал плечами:

— Ничего. Я всего лишь пытаюсь описать тебе некое неясное чувство, а не вполне определенное впечатление. Это всего лишь несколько имен, которые я теперь успел позабыть. Несколько знакомых лиц, которые почти исчезли из моей памяти подобно тому, как исчезают, тают наши сны. И, вполне возможно, все это всего лишь и было просто снами. Может быть, и жизнь моя в обличье Джона Дэйкера, которая, в свою очередь, тоже начинает растворяться в забвении, — только сон. Разумеется, я ничего не знаю о тех сверхъестественных существах, о которых упоминали твой отец и Каторн. Я понятия не имею об этом Азмобаане, как и о Великом Добром Боге. Я совершенно незнаком ни с демонами, ни тем более с ангелами. Я знаю лишь то, что я человек и я существую.

Лицо ее совсем помрачнело.

— Это правда.