Глава 3

Отец возвратился домой, как по заказу — на следующий день после убийства неизвестного. Глеб долго колебался, звонить ему, чтобы рассказать о происшествии и фотографии, или нет, но в итоге все же счел благоразумным промолчать. Его мучили сомнения.

Во-первых, он все еще был под впечатлением увиденного. Во-вторых, у них в роду не было никаких Глафир. А в-третьих, отец чересчур ответственно относился к своему положению в достаточно узком и закрытом для посторонних мирке консультантов и экспертов по древностям, чтобы все бросить, наплевав на договор с «Сотбис», и мчаться, сломя голову, в какую-то Тмутаракань, дабы принять последний вздох от никому неведомой бабы Глаши. Бред!

С генеалогией своего рода Глеб разобрался, еще будучи студентом. А потому знал, что отец и он являются последней ветвью не очень кудрявого генеалогического древа клана потомственных кладоискателей Тихомировых. Кого-то похоронили в Первую империалистическую, кто-то сгинул в Гулаге, две большие и зажиточные семьи советская власть раскулачила и отправила в Сибирь, но туда они не доехали, умерли по дороге — замерзли, так как дело было зимой, а им не разрешили взять теплую одежду, остальных добил голод и Отечественная война.

Спасся от неминуемой гибели только дед Данила, которому каким-то чудом удалось обмануть даже вездесущих палачей НКВД. Может, потому, что по жизни он был великим конспиратором.

Но нигде, ни в каких документах Глеб не встречал имени Глафира. Мало того, о ней ничего не говорили ни дед, ни отец.

Это было, по меньшей мере, странно и удивительно — хотя бы потому, что от него старшие Тихомировы ничего не таили, и Глебу были известны мельчайшие подробности из их интересной, увлекательной и очень опасной жизни подпольных кладоискателей. Именно опасной, потому что в СССР за это незаконное занятие давали большие сроки тюремного заключения с конфискацией имущества. А Тихомировы ни разу не прокололись.

Скорее всего, решил Глеб, эту бабу Глашу отец знал в связи со своей работой в «поле» — то есть на раскопках. Тихомирову-младшему и самому приходилось много раз становиться на постой у жителей сельской глубинки, после чего завязывались знакомства и даже дружба. Особенно это касалось юных представительниц женского пола.

«Да, похоже, эта баба Глаша — всего лишь давняя знакомая отца, — размышлял Глеб. — Наверное, какая-нибудь одинокая старушка, которую и похоронить некому. А как же тогда гонец с письмом? И наконец, изображение анка? Нет, за всем этим что-то кроется! Но что? Вопрос. Звонить бате, не звонить… Странное приглашение, чтобы не сказать больше. В конце концов, отец не батюшка-исповедник. А что если эта бабулька хочет рассказать, где находится какой-нибудь клад? — тут Глеб невольно рассмеялся. — Мечтать не вредно… Твое предположение, друг сердечный, — это бред сивой кобылы. Такие чудеса случаются только в рассказах старых кладоискателей, и эти истории ничем не отличаются от охотничьих баек. Вранье одно…»

С этой мыслью Глеб и отправился на боковую. А утром его разбудил бодрый голос отца:

— Подъем, бравый гусар! Царство небесное проспишь. Никак вчера на балу загулял?

— Батя?! Ты как… откуда?

— Оттуда. Из Лондонграда, как теперь называют столицу Англии наши беглые олигархи и прочее ворье, окопавшееся на острове. А чему ты удивляешься? Взял билет и прилетел. Делов-то: четыре часа лета до Москвы, час — в наш город, и сорок минут езды на такси от аэропорта до дома.

— Только не говори, что ты сильно по мне соскучился!

Николай Данилович немного смутился.

— Как тебе сказать… — начал он, отводя взгляд в сторону.

— Говори, как на духу!

— Я всегда по тебе скучаю.