-  Я утопил еще один стакан, - перебил я его. Костя сказал, что больше не может равнодушно наблюдать за гибелью лабораторного оборудования, и с гримасой страдания на лице поднялся с кресла. Проволочная штуковина, которой он забавлялся все это время, оказалась специальным держателем для стаканов. Косте теперь совсем не надо свешиваться на борт ракеты. Он зачерпывает воду и подает мне стаканы для анализа. Всю эту работу прежде делал я один. Но с Костей спорить невозможно, если дело касается распределения труда.

    -  Неблагодарный! - ответил он мне на мою слабую попытку восстановить справедливость. - Ты забываешь о полученной информации и тех затратах интеллекта, которые у меня пошли на это.

    Я блаженствую в прохладном кресле. Несложная работа доставляет мне наслаждение. Даже не сама работа, а все в комплексе: и шутливые препирательства с Костей, и солнечный день, и соленые брызги, перелетающие за борт, и овевающий прохладой пассат, и главное - ощущение бескрайнего простора и свободы, которых так не хватает в городах.

    Тави и Протей гоняются за летучими рыбами. Нужны сверхловкость, сила, скорость, чтобы поймать рыбу на взлете. Рыба вылетает из воды с большой скоростью, и надо ухитриться схватить ее у самой воды. Через мгновение она становится уже недосягаемой. Конечно, дельфину не составляет большого труда схватить рыбу в момент приводнения. Только какой истинный спортсмен пойдет на это? Тави с Протеем по очереди делали попытки поймать летучую рыбу. Один выгонял ее из воды, второй, получая сигналы загонщика, мчался по поверхности. Им не везло: каждый раз рыба вылетала то справа, то слева от охотника или же на несколько метров впереди. Увлеченные состязаниями, дельфины далеко уклонились от курса ракеты и наконец совсем исчезли в синей сверкающей дали.

    Прошло полчаса, а дельфины почему-то все не возвращались. Я сбавил обороты двигателей. Костя предложил мне поднять сторожевую бочку и осмотреть горизонт. Я не стал спорить. Высоты я не боюсь и всегда не прочь покачаться в бочке из тонкой проволоки, помещенной на конце двадцатиметровой складной конструкции. Я увидел дельфинов сразу милях в десяти. Они шли к нам на предельной скорости. Я уже хотел сказать Косте, чтобы он спускал меня, как, бросив случайно взгляд в сторону от дельфинов, заметил характерные всплески. Наперерез Протею и Тави, пожалуй, с еще большей скоростью шла стая косаток. Вторая стая стремилась отрезать дорогу к ракете с другой стороны, и еще несколько косаток наседали сзади. Услышав о косатках, Костя мигом все понял. Через несколько минут, «срубив» мачту, мы уже неслись на выручку. Ракета ревела, перелетая с волны на волну. Костя сидел за штурвалом, вобрав голову в плечи, словно приготовившись к прыжку. Я смотрел вперед под защитой ветрового стекла, по правде говоря, не представляя, что мы сможем сделать с таким количеством косаток. Сквозь рев, шум и плеск до моего слуха донеслось:

    -  Ружье! Бери!.. Осел! В левом рундуке!

    Я не обиделся на «осла» и поспешно вытащил карабин, стреляющий отпугивающими гранатами. Как жаль, что не было ампуломета или оружия еще посерьезней!

    Костя вел ракету на самый большой отряд косаток. До него было еще около мили, но я не вытерпел и выстрелил.

    Костя кивнул.

    -  Правильно! Пали еще. Пусть почувствуют, что мы с ними не намерены шутить.

    Действительно, мы должны были сбить их с толку, предупредить, что их ждут неприятности. Я подумал, что было бы очень хорошо, если бы это были «культурные» разбойники, уже имеющие понятие об огнестрельном оружии, а не «дикари» - те вряд ли поймут значение поднятого мною шума.

    -  Стреляй! - орал Костя.