Наша беседа с президентом Поллардом получилась недолгой, ибо он торопился в «Лайонз‑клаб», где ему предстояло произнести речь на тему «Большой Хемпнелл: город и колледжа (см, первую страницу, где приводится отчет о его выступлении).

Чего и следовало ожидать. Обычные неточности. Какая там могла быть горгулья, если горгулья – это слив водосточной трубы в виде головы чудовища с разверстой пастью?

Кстати, ни единого упоминания о молнии. Наверно, репортер решил обойтись без нее, поскольку она никак не соответствовала стилю заметки. Газеты обожают всякие совпадения, но вот от таинственных шарахаются как черт от ладана.

Ну и, разумеется, последний штрих, благодаря которому заметка превращается в рекламу кафедры физического воспитания. Надо отдать должное рекламному бюро Хемпнелла: работает грубо, но эффективно.

Тэнси выдернула газету у него из рук.

– Мир подождет, – сказала она. – Попробуй‑ка сандвич.

Глава 11

Когда они сели в машину, на улице было уже совсем темно. Норман ехал медленно, послушно подчиняясь всем сигналам светофоров. Веселье, которое передалось ему от Тэнси, всего лишь помогало справляться с накатывавшими то и дело волнами беспокойства – Тэнси загадочно улыбалась. Она переоделась в спортивное белое платье и сделалась похожей на студентку.

– Чем я не ведьма? – спросила она. – Везу тебя на шабащ, на наш личный шабаш.

Норман вздрогнул, но быстро напомнил себе, что, говоря так, она пытается высмеять свое прежнее поведение. Он должен постараться, чтобы она не догадалась о его мрачных мыслях.

Хватит того, что он сам не находит себе места. Зачем волновать еще и ее?

Городские огни остались позади. Проехав примерно с полмили, он круто вывернул руль, и машина съехала на дорогу, которая уводила вверх, в темноту. Норману показалось, что десять лет назад дорога была накатанной. Да и деревья разрослись: ветки так и стучат по лобовому стеклу.

Когда они добрались до вершины холма, над ним вставала красноватая убывающая луна.

Тэнси показала на нее.

– Как точно я рассчитала! – похвалилась она. – Но где же остальные? Обычно здесь уже стоят две‑три машины, тем более – в такую ночь.

Норман затормозил.

– Мода изменчива во всем, – сказал он. – Наш обычай относится к отмирающим.

– Опять ты со своей социологией – Угу. Быть может, виной безлюдью происки миссис Карр. Впрочем, мне сдается, что студенты нынче предпочитают уезжать подальше от города.

Тэнси положила голову ему на плечо. Он выключил фары. Залитые лунным светом деревья отбрасывали причудливые тени.

– Помнишь Горэм? – пробормотала Тэнси. – Я училась в твоей группе, а ты был серьезным молодым преподавателем. Правда, вскоре выяснилось, что ты ничуть не лучше студентов. Помнишь?

Он кивнул и взял жену за руку. У подножия холма раскинулся город. Норман различил территорию колледжа; сделать это было вовсе не трудно, ибо ее освещали мощные прожекторы, с помощью которых администрация выгоняла из укромных уголков уединившиеся парочки.

Готические здания корпусов на миг представились ему символом мира бесплодного интеллектуального соперничества и ревнивого традиционализма, мира, который был ему бесконечно чужд.

– Интересно, за что же они нас так ненавидят? – спросил он.

– Ты о чем? – не поняла Тэнси.

– Я имею в виду наших коллег, по крайней мере, большинство их. Потому что мы поступаем, как нам хочется.

Тэнси засмеялась:

– Похоже, ты потихоньку становишься самим собой. К сожалению, нам в последнее время редко хочется чего‑нибудь этакого.

– Мы живем в мире, где все построено на зависти и соперничестве, – развивал свою мысль Норман, – А соперничество внутри колледжа вроде Хемпнелла в силу того, что тут ты у всех на виду, хуже любого другого.