Норман с удовольствием побрился. Бритва вела себя безупречно.

Кончив одеваться, он вдруг зажмурил глаза, словно человек, который прислушивается к едва различимому звуку.

Ничего. Никаких следов нездорового, противоестественного страха.

Насвистывая бодрый мотивчик, он вошел в кухню.

Завтрака там не было и в помине. Рядом с мойкой стояли немытые стаканы, несколько пустых бутылок и ведерко из‑под льда, полное талой воды.

– Тэнси! – позвал Норман. – Тэнси!

Он прошелся по комнатам, думая, что она, может быть, не смогла добраться до постели. Они вчера позволили себе лишнее. Заглянув в гараж, он убедился, что машина на месте. Наверно, она отправилась в магазин купить чего‑нибудь к завтраку. Успокаивая себя таким образом, он вбежал в дом, словно за ним гнались.

Очутившись в кабинете, он заметил то, что проглядел в первый раз, – опрокинутую чернильницу и листок бумаги рядом с ней, в подсыхающей черной лужице. Чернила не залили его только каким‑то чудом.

Записку, видно, набрасывали второпях. Ручка дважды прорвала бумагу. Написанный, без сомнения, рукой Тэнси, текст обрывался на середине предложения:

На мгновение Оно отвлеклось. Я не ожидала, что все произойдет так скоро. Два дня вместо двух недель. Не пытайся разыскивать меня! Исполни в точности то, что прочтешь. Возьми четыре белые четырехдюймовые..

Взгляд Нормана привлекла клякса, которая начиналась от лужицы чернил и тянулась до бледного отпечатка пальца. Воображение тут же нарисовало тягостную картину: Тэнси пишет свое послание, то и дело оглядываясь через плечо; ОНО подмечает, чем она занята, вырывает у нее ручку и бесцеремонно встряхивает. Вспомнив хватку огромных когтистых лап, Норман вздрогнул. А потом… потом Тэнси собирается, тихо, чтобы не разбудить его, хотя вряд ли он проснется, выходит из дома и идет по улице.

Встречая знакомых, она весело здоровается с ними и улыбается, потому что за ней ковыляет ОНО, готовое ко всему.

Значит, она ушла.

Норман рванулся было к двери, но остановился.

Лужица чернил почти высохла. Следовательно, чернильницу опрокинули не час и не два назад.

Куда она ушла среди ночи?

Куда угодно. Куда ведет ее узкий коридор длиной уже не в две недели, а в два дня?

В его мозгу как будто вспыхнул яркий свет. Ах, если бы он не был пьян прошлым вечером!..

Один из древнейших колдовских приемов. Передача зла. Подобно шаману, который излечивает болезнь, переводя ее на камень, на врага или на себя самого, ибо он в силах справиться с ней, Тэнси избавила его от нависавшего над головой проклятия. Она разделила его еду, разделила с ним питье! Используя тысячу уловок, она подменила его собой. Ну разумеется! Он напряг память, припоминая, что она говорила; «Все, что у тебя, мое? Все, что у тебя, мое?»

Она подразумевала рок, который ему грозил.

А он ответил «да».

Минутку! О чем, черт побери, он думает? Норман поглядел на полки, заставленные плотными рядами книг.

Что же получается? Он снова впадает в тот маразм, с которым боролся последние несколько дней, тогда как ему надлежит действовать! Нет, никакого сверхъестественного не существует, и нет никакого ОНО! Все это штучки расшалившихся нервов. Не она заразила его своим безумием, а он – ее. Должно быть, находясь в подпитии, он наболтал Тэнси всяких глупостей, а она всегда была впечатлительной. Тем более она верит – или верила – в колдовство. Неудивительно, что она вообразила невесть что. Будто приняла на себя его беды – и сбежала неизвестно куда.

Ну и ну!

Он понял, что все еще держит в руках записку.