То есть социального конфликта не возникает.

Он вскочил и заходил по кухне, по‑прежнему жуя сандвич.

– Господи, сколько лет я посвятил изучению того, почему люди делаются суеверными и как они ими делаются! Отчего же я не заметил, что с тобой творится?! Что такое суеверие? Заплутавшая, необъективная наука! А потому удивительно ли, что в нашем загнивающем, полном ненависти и злобы, обреченном мире мужчины и женщины тянутся к суеверию? Видит бог, я бы прославлял самую черную магию, если бы она сумела покончить с атомной бомбой!

Тэнси поднялась со стула. Глаза ее ярко сверкали.

– Значит, – проговорила она с запинкой, – ты не презираешь меня и не считаешь сумасшедшей?

Он обнял ее:

– Черт побери, конечно же, нет!

Она заплакала.

21 час 33 минуты. Они снова уселись на кушетку. Тэнси перестала плакать, голова ее покоилась на плече у мужа.

Некоторое время они молчали. Нарушил тишину Норман. В его голосе слышались обманчиво мягкие нотки, словно он был врачом, который убеждает пациента в необходимости повторной операции.

– – Разумеется, тебе придется все это прекратить.

Тэнси села прямо.

– Нет, Норм, я не могу.

– Почему? Ты только что согласилась с тем, что колдовство – сплошная чушь. Ты даже поблагодарила меня за то, что я раскрыл тебе глаза.

– Да, но все же… Пожалуйста, Норм, не заставляй меня!

– Ну будь же благоразумна, Тэнси, – увещевал он. – Ты и так столько уже натворила глупостей. Я горжусь тем, что у тебя хватило духа признать свои заблуждения. Но нельзя останавливаться на полпути! Коль ты начала пользоваться логикой, изволь довести дело до конца. Ты должна избавиться от всего, что хранится в твоей комнате, от всех талисманов и тому подобного!

Она покачала головой.

– Не заставляй меня, Норм, – повторила она. – По крайней мере не требуй, чтобы я рассталась со всем сразу, иначе я буду чувствовать себя беззащитной.

– Напротив, у тебя прибавится сил, ибо ты поймешь, что тем, чего достигала, как ты думала, с помощью колдовства, обязана лишь своим собственным непознанным возможностям.

– Нет, Норм. Неужели это так важно? Ты же сам назвал колдовство чепухой, безобидной забавой.

– Теперь, когда о нем известно мне, оно перестало быть твоим личным делом. И, кстати, – добавил он почти зловеще, – насчет безобидности это еще как посмотреть.

– Но почему сразу? – продолжала недоумевать Тэнси. – Почему не постепенно? Скажем, ты позволишь мне сохранить старые амулеты, если я пообещаю не заводить новых.

Он покачал головой:

– Нет, если уж отказываться, то как от спиртного – раз и навсегда.

Голос Тэнси едва не сорвался на крик:

– Норм, я не могу, понимаешь, я просто не могу!

Внезапно она показалась ему большим ребенком.

– Тэнси, ты должна.

– Но в моем колдовстве не было ничего плохого? – Подмеченная Норманом детскость становилась прямо‑таки пугающей. – Я пользовалась им не для того, чтобы причинить кому‑то зло, я не желала невыполнимого, не просила, чтобы тебя сделали президентом Хемпнелла! Я всего лишь хотела защитить тебя!

– Тэнси, успокойся. С какой стати тебе взбрело в голову защищать меня таким способом?

– А, так ты думаешь, что добился всего в жизни благодаря исключительно своим собственным непознанным возможностям? Тебя не настораживают твои успехи?

Вспомнив, что совсем недавно размышлял о том же самом, Норман рассвирепел:

– Хватит, Тэнси!..

– Ты думаешь, что все тебя любят, что у тебя нет ни завистников, ни недоброжелателей? По‑твоему, здешняя публика – компания домашних кошечек с подстриженными коготками? Ты не замечаешь их злобы и ненависти! Так знай же…

– Тэнси, прекрати немедленно!

– .