– Нет, Тэнси, нет, – твердил Норман, силясь придумать какой‑нибудь довод в поддержку своего заявления.

– Бедняжка, ты так устал, – проговорила она; в голосе ее послышались заботливые нотки. – Я приготовлю тебе коктейль.

У него сложилось впечатление, что она отсутствовала лишь какие‑то секунды: он успел только потереть глаза, моргнуть и помотать головой.

– Пойду переоденусь, – сказала Тэнси, оглядывая свой помятый и кое‑где порванный костюм, – а потом мы поговорим.

Норман залпом выпил коктейль, налил себе еще. Но, похоже, алкоголь бессилен был поднять его настроение.

Посидев, Норман встал и, пошатываясь, побрел в спальню.

Тэнси надела белое шерстяное платье, которое ему нравилось больше других и которое она в последнее время почему‑то избегала носить. Помнится, она сказала, что платье сделалось ей мало. Однако сейчас она, как видно, решила показать ему, что ее тело не утратило девичьей стройности.

– Я как будто переехала в новый дом, – с улыбкой проговорила она. – Или возвратилась в старый после долгой отлучки. Никак не привыкну.

Лишь, теперь Норман заметил, что в ее движениях проскальзывает неуверенность, словно она впервые поднялась с постели после тяжелой болезни.

Она расчесала волосы, и те волной ниспадали ей на плечи; босые ноги придавали ей вид маленькой девочки.

Даже в своем нынешнем, поистине кошмарном состоянии Норман нашел ее чрезвычайно привлекательной.

Он смешал ей коктейль. Она пригубила и отставила стакан.

– Нет, Норман, – сказала жена, – нам нужно поговорить. Мне многим надо с тобой поделиться, а времени у нас, быть может, в обрез.

Он огляделся. Взгляд его на миг задержался на двери комнаты Тэнси. Кивнув, он опустился на кровать. Ощущение того, что он грезит, накурившись опиума, представлялось ему единственной реальностью; странная хрипотца в голосе Тэнси казалась неотъемлемой принадлежностью нездорового сна.

– За всем стоит миссис Карр, – начала Тэнси. – Это она свела миссис Ганнисон с Ивлин Соутелл. Как будто ничего особенного, да? Но женщины предпочитают не разглашать тайн своего колдовства. Они обычно действуют поодиночке. Знания, вернее, частичка их, передаются только от старых к молодым, чаще всего – от матерей к дочерям, но и то скорее по обязанности, чем от чистого сердца.

Миссис Ганнисон – я кое‑что узнала о ней, наблюдая за ее душой, – уверена, что ее сотрудничество с Ивлин Соутелл и миссис Карр – уникальный случай, потрясение основ, которое предвещает великие перемены в будущем. Даже теперь мне неизвестны истинные стремления миссис Карр, однако я догадываюсь, что они чудовищно велики. Она вынашивает свои замыслы вот уже три четверти века.

Норман молча слушал, время от времени отпивая из стакана.

– Она выглядит этакой безобидной и глуповатой старушкой, которая печется о нравственности и соблюдении приличий, хотя сама молодится, – продолжала Тэнси.

Норман удивленно посмотрел на нее: ему почудилось, что в ее голосе прозвучала насмешка. Впрочем, подумал он, я, должно быть, ослышался. – Однако она притворяется.

Норм. На деле же она – великолепная актриса. Простоватая и милая на вид, она сохраняет спокойствие там, где взорвалась бы миссис Ганнисон, умеренна там, где Ивлин Соутелл обуяла бы жадность. Она преследует свои цели.

Знаешь, ее идеал – пуританский Массачусетс. Порой мне кажется, что она какими‑то таинственными средствами и способами хочет восстановить ту пропитанную суевериями, так называемую теократическую общину.

Своим подручным она внушает ужас. В некотором Роде они – всего лишь подмастерья. Ты познакомился поближе с миссис Ганнисон, а потому поймешь, что это значит, если я скажу, что миссис Ганнисон все время боится, как бы ей не обидеть миссис Карр.