– Пожалуй, ветки следует немного подрезать, – задумчиво произнес Эд, и Эллен ехидно подумала, что вряд ли его можно обвинить в склонности к преувеличениям. – Если вы купите дом, я, конечно же, прослежу, чтобы это сделали.

 В следующее мгновение они выехали на поляну и их взорам предстал дом. Эд заглушил мотор и обошел грузовик, чтобы открыть дверцу с ее стороны, а Эллен все не могла шелохнуться.

 Дом был прекрасен. И это был ее дом. Он распахнул ей навстречу невидимые объятия, приглашая войти.

 Роза утверждала, что ему лет двести, но Эллен чувствовала, почти наверняка знала, что на самом деле он построен значительно раньше, задолго до Войны за независимость, – возможно, в двадцатые годы восемнадцатого века. Тогда это было стандартное двухкомнатное строение с двумя дымоходами по краям. Или, пожалуй... да, несомненно: крутая крыша относилась к оригинальной постройке. Четырехкомнатный дом со спальнями наверху. Немногие из первых поселенцев могли похвастаться столь роскошным жилищем. Кирпичные стены, выщербленные временем и почти сплошь заросшие виргинским вьюнком, столь естественно вписывались в окружающий пейзаж, что казалось, стояли здесь вечно. Более поздние владельцы пристроили кухонное крыло и двухкомнатный флигель позади дома. Вряд ли кто-то из них прибегал к помощи архитектора: ни один профессионал не потерпел бы застекленной веранды, портившей строгую красоту кирпичного фасада. Но все же дом демонстрировал благородство пропорций, которое нельзя было скрыть никакими переделками.

 Поляна, никак не меньше акра, лежала как бы на дне огромной чаши, образованной холмами, и деревья окружали ее плотной стеной. Эллен подумала, как хороши будут осенью дубы и клены – яркие пятна листвы, будто с полотен импрессионистов, а сосны зимой оживят пейзаж темной зеленью и укроют дом от ветров и посторонних взглядов. Одному из дубов, вздымавшемуся выше труб, было никак не меньше двухсот лет, а его мощный ствол, увитый плющом чуть не до кроны, поражал глаз сочным изумрудным оттенком.

 «Придется выполоть, – подумала Эллен, – а то этот плющ погубит дерево». За домом, как огромный, не растаявший с зимы сугроб, белел старый яблоневый сад.

 Эллен перевела восхищенный взгляд на Эда, все еще непроизвольно отмечая детали. Вон то дерево слева – несомненно, орех. У крыльца цвели вьющиеся розы, а у кухонной двери благоухал сиреневый куст. Выложенная плитками тропинка вела к веранде. Как чудесно будет сидеть там летними вечерами, вдыхая ароматы цветов... А в лесу полно кизила.

 – Я хочу здесь жить, – почти прошептала Эллен. – Вы мне его продадите?

 – Не раньше, чем вы осмотрите все внутри. Если Эд надеялся разочаровать ее, то потерпел неудачу: Эллен уже влюбилась в дом, и то, что ожидало ее внутри, не могло заставить ее переменить решение.

 Хотя кухня, конечно, была ужасна: оборудование в ней не меняли, наверное, с самого 1930 года, линолеум потрескался и покоробился, а стенные шкафы, выкрашенные отвратительной темно-зеленой облупившейся краской, заставили Эллен содрогнуться. Но она уже представляла себе, как славно будет здесь, когда панели приобретут цвет слоновой кости, шкафы засияют яичной желтизной свежеобструганной сосны, а рядом с огромным очагом, встроенным в кирпичную стену старого дома, встанет длинный стол и деревянные скамьи.

 Заметно обескураженный тем, что напугать покупательницу так и не удалось, Эд потащил ее прочь из кухни. Узкая лестница не вызвала у Эллен предполагаемых опасений, даже когда Эд продемонстрировал, что любой человек выше пяти футов шести дюймов вынужден будет нагибаться, чтобы пройти под лестничным сводом. Но наверху Эллен внезапно замерла, охваченная непонятным экстазом.