Егор шёл, не оглядываясь. Он не сомневался, что его «тень» следует за ним. Они обогнули живописный домик игротеки. Ранние южные сумерки затушевали яркие краски. Дойдя до огромного платана, под которым стояла деревянная скамья, Егор, наконец, обернулся. Тоня в нерешительности остановилась, не смея приблизиться. Ей не нужно было видеть его лица, чтобы понять, что он сердится. Она чувствовала все изломы его настроения, как слепой ощущает изъяны гладкого стекла.

Егор не знал, с чего начать. После разговора с Людкой он был полон решимости раз и навсегда, поставить Тоню на место, но сейчас, когда девчонка, робея, стояла перед ним, с покорностью ожидая самого худшего, его воинственный пыл угас.

Ему стало неловко, как будто он собирался шугануть больную собаку.

— Нам надо поговорить, — произнес он колючим, чужим голосом и сел.

Поколебавшись, Тоня подошла и несмело опустилась рядом. После встречи в беседке они ни разу по-настоящему не говорили. Сколько раз Тоня мечтала об этом, но реальность отличалась от фантазий.

Чтобы как можно скорее покончить с неприятным объяснением, Егор без обиняков начал:

— Зачем ты за мной всё время следишь?

Вопрос остался без ответа. Её молчание не облегчало и без того тяжёлого разговора. Накопившееся в Егоре раздражение вскипало, готовое выплеснуться наружу.

— Перестань за мной ходить, — продолжал он.

Девочка покорно кивнула.

— Что ты всё время молчишь? — взорвался Егор

.

Тоня подняла на него глаза. В темноте они казались непомерно огромными и печальными, как на иконах. В зрачках дрожали блики слёз.

Егор отвёл взгляд. Жалость подкатила к горлу. Он делал то, что должен был сделать, и всё же чувствовал себя подонком.

— Прости. Я не хотел на тебя кричать. Просто странный какой-то у нас разговор. Ты же не столб. Скажи что-нибудь. Ты хоть понимаешь, что бегать за парнем нехорошо? — спросил он, пытаясь загладить неловкость.

— Любить душой — не грех, — по-простому, безо всякого кокетства сказала Тоня.

Это было уже второе объяснение в любви, которое Егор выслушал за последние дни. Они были так же не похожи друг на друга, как и сами девчонки, и каждое по-своему вызвали у Егора чувство дискомфорта.

Он побаивался Людкиной напористости, а Тонино признание его вконец смутило и не на шутку испугало. Он был не готов взвалить на себя тяжёлую ношу её любви.

Пока её чувства не были облечены в одежду слов, он мог делать вид, что ничего особенного не происходит. Мало ли девчонок бегает за ребятами. Но теперь он был обязан вернуть ее из мира грез на землю, чтобы она не питала ненужных иллюзий.

Пытаясь спрятать горькую пилюлю в сладкую оболочку, он начал с заезженного штампа:

— Ты хорошая девчонка.

Что в переводе означало: ты мне не нужна. Однако Тоня не владела искусством перевода и понимала все прямолинейно и примитивно, без дипломатических экивоков. На её лице мелькнула робкая тень радости. Егору приходилось с трудом нащупывать дорожку в топкой трясине фраз, подыскивая надежные кочки-слова.

— Но посуди сама, куда бы я, ни пошёл, ты за мной. Нельзя же так.

— Почему нельзя? — с детской непосредственностью спросила Тоня.

— Ты что — издеваешься? Все уже смеются.