Я казалась себе предательницей, которая забыла своего отца и счастливо живёт с тем, кто виновен в его смерти. А потом я понимала, что отец в любо случае желал бы мне счастья, а моё счастье было рядом с Охтароном. Узор на теле почему-то с каждым годом становился только ярче, пока не стал светиться в буквальном смысле слова ночью, словно меня всю разрисовали фосфорной краской.
Этому было только одно объяснение — Охтарон обретал свои силы.
Я не знала, пока еще не решила, как всё будет дальше, и ужасно страшилась тех дней.
Ах, еще я стала магом. Конечно, до величия мне еще очень далеко, но сейчас отрастить руку я могу и, не прибегая к зелью. Оказалось, магия вообще моя страсть, как и зелья. Я могла часами разбираться, ковыряться, экспериментировать, пока Охтарон не утаскивал меня поесть и поспать. Но даже спустя столько лет, было еще так много, чего я должны была узнать и изучить, что будущие годы не казались мне скучными или же унылыми.
— А ты знаешь, что в том замке живёт Ведьма?
Я вернулась в реальность и обернулась. Я стояла в тени раскидистого дерева, поэтому с другой стороны видно меня не было. Чуть наклонившись вперёд, увидела двух подростков лет четырнадцати, не больше.
— Знаю, — ответил второй. — Кто же не знает этого. Ты совсем дурак меня о таком спрашивать?
— Постой ты, — осадил его первый. Я же выпрямилась, отступая еще на шаг в тень. — А то, что у неё есть метла, на которой она летает, знаешь?
— Брешешь?
— Да ты что! Я тебе хоть чем поклясться могу.
И что тут такого? Ну да, есть у меня метла. Я её ради смеха сделала, обмазала летучим зельем и пару раз прокатилась. Не понравилось. Ветер волосы треплет, и сидеть совершенно неудобно. Проще заклинание полета сплести.
— Клянусь, — невозмутимо выдал второй. — Сколько раз видали, как она летает над долиной.
— А ты сам её видал?
— Видал. Не метлу, а Ведьму, то есть.
— И чего?
— Чего, чего? Моя бабка сказывает, что с того дня, как люди впервые вошли в Вильхельм она ни грамма не изменилась. Волосы так же черны, кожа гладка, тело стройно. Ну, видал я её, красивая такая, но жуткая.
— И чего жуткого?
— Да, не знаю я! Чего прицепился. Жуткая, значит, жуткая. Ведьма одним словом! Вот увидаешь, сам все поймёшь. И муж у неё эльф. Бабка говорит, что он в долине вообще не знамо, как появился. Вечером не было, а утром уже в доме у Ведьмы весь израненный лежит. Здоровый такой. Сам видал.
— Ну, эльфы нынче не такая уж редкость.
— Эт да. Бабка говорит, раньше и этих длинноухих и не видывали никогда, а сейчас на каждом углу. Бабка говорит, хотя Вильхельм у Ведьмы отобрать, но наша Ведьма им быстро ухи поотрывает. Раньше, бабка сказывает, Вильхельм дурным лесом считался, пока Ведьма сюда людей не привела. Сказывают, что вся живность ей подчиняется. А еще по ночам в лесу волки воют. Бабка сказывает, что вертуны это.
— Кто?
— Вертуны. Полулюди, полуволки. Увидишь туман густой, знай, вертуны там бродят.
Ага, народ Бьярде и, правда, стали называть вертунами из-за вывернутых назад коленей. Название тоже быстро пристало и так и прижилось.
— Подслушиваешь?
Я улыбнулась, оборачиваясь.
— Я не виновата, что они меня не увидели. Я тут была первой, — обняв Охтарона за шею, потянулась за поцелуем.
Оу тут же подчинился и притянул меня ближе, целуя глубоко, но в тоже время нежно.
— Ты еще долго собралась тут стоять? Нам пора, карета ждёт.
Я невольно скривилась. Терпеть не могла кареты. Даже то, что люди стали использовать что-то вроде рессор не прибавляло мне любви к этому пыточному транспорту. |