— Ага, дождешься от них. Им проще про Артельную деревню и Немецкий тупик навсегда забыть, а Тринадцатый километр в Четырнадцатый торжественно перекрестить. А что люди пропадают, так у них одна отговорка, это тайга, глушь глухомань, и нечего нормальным Советским гражданам там шастать. — Щукарь тяжко вздохнул и остановился.

Вот как значит тут всё устроено, люди из этих мест ушли, а дед Щукарь один оборону держит, не надеясь на милицию и армию, причем как я понял много лет держит. Получается, что это он скорее настоящий опытный Ведьмак, а не я, прошедший эту науку скорее экстерном и по верхам.

— Павел Лукич, чего задумался — спросил я у замершего Щукаря.

— Да вот вспоминаю о своих планах. Знаешь лейтенант, была у меня конечно надежда на моего внучка Севку, который тоже силу с малых лет почуял. Думал он в Москве всему выучится, приедет, участковым станет, да порядок наведёт, но судя по твоему виду и по тому недоброму что я чую, пожалуй, не судьба — горестно проговорил дед и опустил голову.

— Ну Павел Лукич, не спеши перечёркивать свои надежды и планы. Я пока все способы не попробовал твоего внука вернуть. Именно из-за этого с плохими вестями в дом родителей Севы решил не заявляться. Вот надеюсь, что ты поможешь мне помочь, и мы вместе во все разберёмся.

— Да куда ж я дерусь, конечно помогу чем смогу, а пока пошли лейтенант ко мне посидим, я вас с Авдотьей накормлю, да травяным чаем напою. Разносолов конечно не обещаю, но медвежьей колбасой, да вяленой лосятиной в волю угощу. А потом ты всё подробно расскажешь, да мы покумекаем что дальше делать.

Договорив, дед Щукарь указал на дальнюю от болота сторону деревни, выглядевшую более-менее обжитой. На этой улочке виднелась, колея наезженная телегой, на глаза попались следы протектора автомобиля. Да и дома с дворами хоть и не казались сильно обжитыми, но стояли в порядке, как и заборы, окружающие заросшие дворы.

Подойдя ближе, я сразу заметил знакомые клиновидные руны, кое где вырезанные на заборах и на срубах домов. Ещё увидел в одном из дворов настоящее кострище, обложенное большими каменюками и вырезанных на вкопанных брёвнах идолов, окружающих странное место.

— А это что за чертовщина? — удивлённо поинтересовался я.

— Ай, да не обращай внимание. Это так, народное творчество. Проживает тут в райцентре две дюжины сбрендивших на идолопоклонничестве мужиков и баб. Говорят, что чувствительны к силе и их сюда тянет. Вот видишь, одну из хат эти чудики года четыре назад за копейки выкупили и иногда сюда наведываются. Сырые мухоморы едят, пляшут по ночам, да голые вокруг костра прыгают и всякое разное неведомое призывают, чтобы это неведомое им во всяких начинаниях помогало.

— Сектанты? — спросил я.

— Ну да, типа того. Но они вроде безопасные и бабы у них справные. Да и часто и надолго чудики не приезжают, так что я против ничего не имею. Мне даже наоборот немалая польза от них имеется. Дух людской в деревне хоть на денёчек в пару месяцев, но появляется, да то что я закажу привезти из райцентра, они каждый раз исправно доставляют.

— И как эти идолы, им откликаются?

— Ага, конечно, откликаются. Живёшь в лесу, молись Ве-ле-су. Они же каким-то совсем древним духам молятся, а те давно из этого мира ушли. Но я им, когда настрой имеется, иногда помогаю и устраиваю представление по заявкам. Так что они думают, что кто-то им откликается и по деревне голых по ночам гоняет — дед лукаво улыбнулся и хохотнул в бороду, тем самым дав понять, что их приезды он воспринимает как редкое развлечение.

Ещё раз осмотрев два ряда домов, я невольно выделил для себя тот что находился на отшибе и не удивился, когда Авдотья Никитична, выскочив из небольшой, покосившийся хаты и на ходу утирая слезы, быстро направилась к нему.