Вторая женщина, та, что в вуалетке, наклонилась к княгине и что-то быстро шепнула. Анна Генриетта взглянула на ведьмака. Улыбнулась, прошлась тонким язычком по губам.

— Мы желаем, — возвысила она голос, — чтобы наряду с виконтом Юлианом нам прислуживал у Бочки милсдарь Геральт из Ривии.

По группе придворных и рыцарей пробежал шелест — так шумят тронутые ветром сосны. Княгиня Анарьетта одарила ведьмака очередным волооким взглядом и вышла из залы вместе с подружкой и кортежем пажей.

— Черт побери, — совсем не по-рыцарски шепнул Рыцарь Шахматной Доски. — Вот-те на! Немалой вы удостоились чести, господин ведьмак!

— Я не шибко понял, в чем суть дела, — признался Геральт. — Это каким же манером мне придется услужить ее величеству?

— Ее милости, — поправил, подходя, упитанный субъект с внешностью кондитера. — Простите, господа, мое вмешательство, но в данных околичностях я вынужден это сделать. Мы здесь, в Туссенте, строго почитаем традиции и блюдем протокол. Я — Себастьян ле Гофф, камергер и маршал двора.

— Весьма приятно.

— Официальным и протокольным титулом госпожи Анны Генриетты, — камергер и маршал двора не только выглядел кондитером, но и источал аромат крема и глазури, — является "ваше сиятельство", неофициальным — "ваша милость", фамильярным, вне стен дворца, — "госпожа княгиня". Но обращаться к ее сиятельству следует "ваша милость".

— Благодарствую, запомню. А вторая дама? Как ее следует титуловать?

— Ее официальный титул "почтенная", — серьезно поучил камергер. — Но вполне допустимо просто "госпожа". Это родственница княгини, зовут ее Фрингилья Виго. Во исполнение воли ее милости прислуживать при Бочке вам достанется именно ей, госпоже Фрингилье.

— А в чем будет состоять данное прислуживание?

— Ничего особенного. Сейчас поясню. Видите ли, мы уже многие годы используем механические давильни, однако же традиция...

* * *

Подворье было заполнено говором и неистовым визгом пищалок, дикой музыкой дудок, назойливым звоном тамбуринов. Вокруг стоящей на помосте бочки плясали и бодались козлы, выряженные в венки скоморохи и кувыркались акробаты. Подворье и окружающие его галереи были заполнены людьми — рыцарями, дамами, дворянами, богато одетыми горожанами.

Камергер Себастьян ле Гофф воздел к небу увитый лозой жезл, потом трижды ударил им о помост.

— Эхо-хо! — крикнул он. — Благородные дамы, господа и рыцари!

— Эхо-хо! — ответствовала толпа.

— Эхо-хо! Вот он, древний обычай! Да одарит нас виноградная гроздь!

Эхо-хо! Да дозреет до солнца!

— Эхо-хо! Да дозреет!

— Эхо-хо! Да забродит, придавленная! Да наберет силы и вкуса в бочках! Да изольется в кубки и ударит в головы во славу ее сиятельства, во славу прекрасных дам, во славу благородных рыцарей и виноградарей!

— Эхо-хо! Да забродит!

— Да приидет красота!

Из бархатных палаток на противоположной стороне подворья появились две женщины — княгиня Анна Генриетта и ее черноволосая спутница. Обе были плотно укутаны в пурпурные плащи.

— Эхо-хо! — Камергер ударил жезлом. — Да приидут Юные!

"Юные" были научены, они знали, что им надлежит делать. Лютик подошел к княгине. Геральт — к черноволосой. Которую, как известно, звали почтенной Фрингильей Виго.

Женщины одновременно скинули плащи, толпа взорвалась грохотом оваций, Геральт сглотнул.