— Они очень красивые, — мечтательно произнесла Майра, — они и меня очаровали. Я единственная в доме, кого он пускает в оранжерею…

— По-моему, ты проводишь в ней слишком много времени, — прервал Кеан, — там же очень жарко и душно…

Майра игриво покачала головой и похлопала его по руке.

— Со мной все в полном порядке, — сказала она почти

так же весело, как бывало, — а теперь и ты вернулся…

— Не нравятся мне эти орхидеи, — упрямо ворчал Роберт. — Это пародия на настоящие цветы. Вот сравни какой-нибудь одонтоглоссум с розой и сразу увидишь, что это чертовщина поганая, а не цветок!

— Чертовщина? — Майра рассмеялась.

— Да, чертовщина! Растут они в малярийных болотах и гибельных джунглях. Ненавижу орхидеи. И атмосфера в оранжерее не может быть чистой и здоровой. Это все равно, что проводить много времени в бактериологической лаборатории!

Майра с притворной серьезностью покачала головой.

— Только бы мистер Сондерсон не услышал тебя. Орхидеи — его дети. Его привлекает таящаяся в них загадка: они действительно зачаровывают. Просто смотреть на бесформенную луковицу и гадать, в какой цветок она превратится, увлекательнее самого захватывающего романа! Вот скоро, где-то ближе к концу недели, должна зацвести одна из них: он прямо с ума сходит от нетерпения.

— Где он ее взял? — спросил Роберт без всякого интереса.

— Купил у одного человека, а тот, почти наверняка, ее украл! В свертке было шесть луковиц, выжили только два растения, и одно из них заметно обогнало по росту другое

— оно такое высокое… — Майра подняла руку примерно на метр от земли, обозначив высоту орхидеи.

— Оно уже цвело?

— Нет, но бутоны — огромные, гладкие, продолговатые

— распустятся в любой момент. Мы назвали этот цветок «Тайной», я сама ухаживаю за ним. Мистер Сондерсон показал, что делать, и если растение действительно окажется новым сортом, а мы почти уверены в этом, он собирается отправить его на выставку и назвать моим именем! Разве ты не гордился бы, если бы орхидею назвали в честь твоей…

— Моей жены? — докончил Кеан и взял Майру за руки.

— Я и так очень горжусь тобой…

Глава XXIII. Лицо в оранжерее

Доктор Кеан прошел к окну, старинному, в свинцовом переплете. У кровати стояла лампа, и он поправил абажур так, чтобы свет падал на бледное лицо пациентки — Майры Дюкен.

За последние два дня в ней произошла ужасная перемена. Девушка лежала с закрытыми глазами, а на изможденном лице играли зловещие тени. Дыхание стало почти неразличимо. Доктор Брюс Кеан вполне заслужил свою превосходную репутацию, но этот случай поставил его в тупик. Он понимал, что Майра умирает на его глазах; перед мысленным взором все еще стояло искаженное страданием лицо Роберта, с мучительным нетерпением ожидающего вестей внизу, в кабинете мистера Сондерсона; но, тем не менее, Брюс ничего не мог поделать. Он смотрел из увитого розами окна вдаль, поверх кустарника, туда, где лунный свет серебрил листву деревьев.

Там располагались оранжереи, и, повернувшись спиной к кровати, Кеан долго стоял, задумчиво глядя на далекое мерцание их стекол. Только что ушли Крейг Фентон и сэр Элвин Гроувз, вызванные доктором на консилиум. Заболевание Майры озадачило и их — они пребывали в полном недоумении.

Внизу Роберт мерил кабинет шагами, размышляя, выдержит ли его рассудок последний удар, которым грозило будущее. Они с отцом знали, что за странной болезнью, начавшейся в тот самый день, когда Энтони Феррара в последний раз посетил дом Сондерсона, кроется нечто зловещее.