Ольга Громыко. Ведьмины байкиБелорийский цикл о ведьме Вольхе - 4
ПИВОВОЙ
Над полуденным лугом тягуче разливался приторный аромат белого клевера. Небо, затянутое неторопливо плывущими облаками, изредка проблескивало солнечным лучом, бегущим наперегонки с тенью. Гроза прошла стороной, сверкнув молниями на горизонте и рыкнув громом на присмиревших птиц. О ее несостоявшемся визите напоминал лишь неестественно сильный и терпкий запах обманутых в ожиданиях луговых цветов, истомленных многодневным зноем. Растянувшись во весь рост на теплой земле, заслонив лицо рукой и закрыв глаза, я нежилась посреди клеверного озерца локтях в сорока от проезжего тракта. По ту сторону дороги клевер слился в единый ковер с редким вкраплением метелок тысячелистника – идеальный привал для усталой путницы, но там паслись чьи‑то коровы, позвякивая бубенцами на шеях. Я ничего не имела против соседства пары‑тройки коров, но не знала, как отнесется к моим рыжим волосам могучий черный бык, возглавлявший маленькое стадо. Итак, мы по‑братски поделили это прекрасное поле и в полной гармонии с миром предавались заслуженному отдыху под трели жаворонка, треск кузнечиков да редкий перестук копыт моей лошадки, лакомившейся клевером. Тракт безмолвствовал. Оно и понятно: начало лета – время неторговое, труженик полей и пашен трудолюбиво полет и пашет, а то и просто лежит в теньке, потягивая квасок из берестяного жбана и сетуя: “Когда же наконец закончится эта треклятая жара!”, а купец отлично понимает, что до сбора урожая с селянина и медяка не получишь, кроме как в долг. Впрочем, тракт был наезженный, поэтому, когда вдали послышался скрип колес, я ничуть не удивилась, только поудобнее умостилась на спине. Скрип приблизился, поравнялся со мной, немного удалился и прервался громким “тпру!” и возмущенным фырканьем лошади. Я поморщилась, когда поняла, что обутые в лапти ноги перемещают владельца по направлению ко мне. Подойдя локтей на семь, селянин в нерешительности остановился, переминаясь с ноги на ногу и теребя кнут. “Чтоб ты провалился!” – с досадой подумала я, ноне стала подкреплять мысль соответствующим заклинанием. Селянин деликатно закашлялся. – Ну? – мрачно и неприязненно спросила я, не дожидаясь, пока кашель перейдет в последнюю стадию бронхита. – Госпожа вед… э‑э‑э… волшебница! – Ну? Селянин сообразил, что я не собираюсь открывать глаза без веской причины, каковой он, безусловно, не является. – Дело есть,– без околичностей брякнул он. – Ну и занимайся им, – невежливо буркнула я в ответ. – Чего тебе, мужик, надобно? Я тебе не луговая мавка, трех желаний за здорово живешь не исполню, могу только послать сам знаешь куда, авось там больше повезет… Селянин, как ни странно, не обиделся, а как‑то подозрительно оживился. – А ежели оделю по справедливости? – с надеждой вопросил он, подступая поближе. – Эх‑хаха‑х… – презрительно вздохнула‑зевнула я, ибо денежный селянин летом – все равно что комар зимой.– Прошлогодней картошкой и квашеной капустой не беру. Кабачки тоже не предлагайте. Не уважаю натуральный обмен. – Почему картошкой? – как‑то даже обиделся селянин.– Деньгами! Моя память хранила тысячи заклинаний, но самым эффективным из них было, есть и будет слово “деньги”. Оно воскрешает мертвых, исцеляет живых и является сильнейшим противоядием категорическому “нет”. Я убрала руку со лба, приоткрыла и скосила на селянина левый глаз. Против ожидания одет мужичок был хорошо, даже щегольски – новая красная рубаха в зеленые горохи, зеленые узорчатые шаровары без единой заплаты, белоснежные обмотки и совсем новые крепкие лапти. |
