Он перерезал ей шею, и через мгновение она вонзила когти обеих рук ему в грудь.
Что–то затрещало. Его тело будто загорелось, и это заставило его дернуться, как будто его охватил какой–то припадок. Когти карги выскользнули из его груди, и она рухнула. Когда она упала на землю, ее голова, почти отрубленная ятаганом, полностью оторвалась от шеи. Желтый блеск в ее глазах погас, и неестественный ветер улетучился.
Когда все трое врагов Вандара были уничтожены, ярость берсерка сошла на нет. Он чувствовал слабость и дрожь, а внезапная пульсирующая боль в его покрытой волдырями, кровоточащей груди и на избитых руках лишь усугубила общее болезненное самочувствие. Задыхаясь, воин плюхнулся на снег.
Вандар услышал треск и хруст камня. Он покрутил головой и огляделся.
Он впервые внимательно посмотрел на менгир: струны маленьких зубчатых рун тянулись от вершины гранитной глыбы до её основания. Хоть он и не мог их прочитать, Вандар узнал письменность ромвиранцев, живших на этих землях в древние времена и оставивших руины и памятники, подтверждающие их проживание.
Хотя деревянный посох не мог разбить гранит, ведьме удалось стереть некоторые символы, и даже когда ее безголовое тело лежало на земле, ее работа продолжалась. Камень продолжал разваливаться, и от краёв исчезающих рун поползли трещины.
– Это как вылупление из яйца. – Прошептал Вандар. Он не мог точно объяснить, откуда он это знал, но он знал – точно так же, как он чувствовал, что что бы ни «вылупилось» из менгира, даже ведьма, в сравнении с этим , покажется пустяком
Все еще дрожа, он поднялся на ноги и приготовился впасть в ярость во второй раз. Было бы тяжело сделать это снова так скоро, особенно когда он был ранен. Но он знал, что выбора у него нет.
Йельбруна двигалась по камню, хотя и не по прямой. Ее путь петлял из стороны в сторону и даже в некоторых местах сворачивал назад, как будто следы, оставленные ею на снегу, сами по себе были некой формой письма. Она взмахнула палочкой из синего дерева вверх–вниз и из стороны в сторону, напевая рифмованные строки тоном, напомнившим Вандару о командах, отдаваемых непослушной собаке.
Менгир содрогнулся сильнее. Еще больше рун рассыпалось. Хотя он не был мистиком и не разбирался ни в каких тайнах, кроме тайн своего клыка, Вандар внезапно ощутил чей–то восторг. Это психическое вторжение было настолько мощным, что на мгновение он разделил эту эмоцию, хотя и понял, что как только вещь в камне освободится, она попытается убить и его, и Йельбруну.
Хатран запела слова в другом ритме. Ее голос напомнил Вандару звук горна на поле боя. Она прижала руки к щекам.
Кожаная маска хатран засветилась как солнце. Сияние, которое она излучала, освещало пространство перед ней, но. Казалось, большая часть света падала на менгир.
После этого трещины закрылись, и образовался новый камень, который запечатал сломанные места. Глифы переписали сами себя.
Чужое ликование, вторгшееся в разум Вандара, уступило место ярости и решимости. Существо в камне сделало величайшее усилие, и на мгновение над стоящим камнем появилась огромная призрачная фигура с рогами, загибающимися назад с двух её рептильных голов, и несколькими щупальцами, извивающимися от каждого плеча вместо рук. Затем, со смесью ненависти и разочарования, она исчезла. К облегчению Вандара, его связь с существом исчезла вместе с ним.
Йельбруна плюхнулась в снег. Он поспешил к ней и увидел, что ее маска исчезла – возможно, как только она израсходовала всю магию, хранящуюся в ней.
Ее сердцевидное лицо было юным, с гладкой кожей и румяными щеками. Оно было более девичьим и менее царственным, чем он мог себе представить, с большим носом и намеком на игривость в уголках широкого рта.
Он опустился на колени рядом с ней.
– Вы в порядке? – Спросил он.
– Просто устала, – сказала она, улыбаясь. |