Изменить размер шрифта - +
Комнату приспосабливают к определенным привычкам: к удобствам, красоте, уюту. Та комната, несомненно, приспособлена к одной цели – к безликости. Если в нее зайдет полиция, ни одна тайна не должна выйти наружу: там не найдут Толстого с плохо стертыми карандашными пометками; никаких признаков индивидуальности; она будет обставлена по стандарту: радиоприемник, несколько детективных романов, репродукция с подсолнечником Ван Гога. Там не будет ничего приметного: ни любовных писем, спрятанных под носовыми платками, ни чековой книжки в ящике стола, и с белья будут спороты метки. Там нет ничьих подарков. Это будет одинокая комната; все, что в ней есть, куплено в магазине стандартных цен.

Вдруг голос, который он знал, сказал, слегка задыхаясь:

– Алло! Кто говорит?

Опуская трубку на рычаг, он думал: если бы только она не услышала этих звонков, если бы она была в это время на улице! Если бы он так долго не предавался игре воображения, он мог никогда не узнать, что это телефон Анны Хильфе.

Он вышел на Бейсуотер, ничего не видя вокруг; у него было три пути на выбор: разумный и честный путь – сообщить полиции. Второй путь – промолчать. Третий – убедиться своими глазами. Он не сомневался, что Кост звонил по этому номеру; он вспомнил, что она всегда знала его настоящее имя, вспомнил ее странную фразу о том, что ее «обязанность» – навещать его в санатории. И все же он верил, что всему этому есть какое-то объяснение и что он не может поручить полиции найти это объяснение. Он вернулся в отель, поднялся к себе в номер, захватив из гостиной телефонный справочник, – ему предстояли долгие поиски. И действительно, прошло несколько часов, прежде чем он отыскал ее адрес. Глаза у него слезились, и он чуть было его не прозевал. Принц-Консорт-Меншенс, 16, Баттерси – адрес ничего ему не говорил. Он подумал с иронией: преступники всегда живут в меблированных комнатах. Потом он лег на кровать и закрыл глаза. Было уже начало шестого, когда он собрался с силами, а потом уже стал действовать как автомат. Думать не хотелось, да и о чем думать, пока он не услышит, что она скажет. Девятнадцатый автобус довез его до конца Окли-стрит, а сорок девятый – до Альберт-бридж. Он перешел мост, ни о чем не думая. Начался отлив, и под товарными складами обнажился ил. Кто-то на набережной кормил чаек; это зрелище почему-то его не очень встревожило, и он заторопился дальше, по-прежнему ни о чем не думая. Закатное солнце окрасило в розовый цвет безобразные кирпичные стены; в парк, невесело обнюхивая землю, побежала бродячая собака. Чей-то голос воскликнул: «Да ведь это Артур!» У подъезда большого жилого дома стоял человек с растрепанными седыми волосами, в берете и комбинезоне дружинника. Он неуверенно спросил:

– Ведь это ты, Артур, да?

С тех пор как Роу вернулся в Лондон, многое восстановилось у него в памяти, вот эта церковь, и тот магазин, место, где Пиккадилли вливается в Найтсбридж. Он не заметил, как воспоминания вернулись и связали воедино то, что он знал всю жизнь. Но были и другие воспоминания – они мучительно пробивались наружу, где-то в мозгу у него засел враг, который не хотел их пускать, и порой это ему удавалось. Кафе, углы улиц, лавки часто оборачивались к нему неожиданным знакомым лицом, и он поспешно уходил, словно когда-то здесь при нем произошел несчастный случай. Человек, который с ним заговорил, принадлежал к числу этих воспоминаний. Но от человека труднее сбежать, чем от магазина.

– В прошлый раз ты был без бороды.

У его собеседника был недоумевающий и огорченный вид. Он сказал:

– Спасибо, что тогда зашел.

– Я вас не помню.

Лицо потемнело от обиды, как от удара:

– В день похорон.

– Простите. Со мной произошло несчастье, я потерял память. Она только начинает восстанавливаться, Кто вы такой?

– Я Генри.

Быстрый переход