– Он не любит пустой расточительности. Они все этого не любят. Вы их никогда не поймете, если этого не усвоите. – Она повторила с иронией, как лозунг: – Максимум террора в минимальное время против наименьшего количества объектов.

Роу был растерян, он не знал, что думать. Ему преподали урок, который большинство людей усваивает очень рано: ничто в жизни не происходит, как этого ждешь. Он вспомнил о записке:

– Он хочет уехать?

– Да.

– И конечно, с фотографиями?

– Да.

– Мы должны его задержать. – В этом «мы», произнесенном впервые, он сказал ей все.

– Да.

– Где он сейчас?

– Здесь.

Как будто ты ломишься в открытую дверь…

– Здесь?

Она кивком показала на дверь в соседнюю комнату:

– Спит. Целый день договаривался с леди Данвуди относительно сбора теплых вещей.

– Но он нас, наверно, слышит?

– Что вы! – сказала она. – Там ничего не слышно, к тому же у него такой крепкий сон. Это тоже борьба с расточительством. Если у тебя крепкий сон, тебе не нужно много спать.

– Как вы его ненавидите! – удивился он.

– Он так испоганил все на свете. Он ведь тонкий, умный человек, а вот от всего остался один страх. Все, на что он способен, это нагонять страх.

– Где он?

– Там дальше – гостиная, а за ней его спальня.

– Могу я позвонить по телефону?

– Это опасно. Телефон в гостиной, а дверь в спальню открыта.

– Куда он едет?

– У него есть разрешение на поездку в Ирландию – для Свободных матерей. Пропуск нелегко было получить, но наши друзья подняли небо и землю! Леди Данвуди выхлопотала ему пропуск. Понимаете, он был так ей признателен за теплые вещи… Он едет поездом сегодня ночью, – Потом она спросила: – Что вы собираетесь делать?

Он беспомощно оглянулся. На дубовом ларе стоял тяжелый, начищенный до блеска медный подсвечник; видно было, что стеарин никогда его не пачкал, Роу взял подсвечник и смущенно ей объяснил:

– Он попытался меня убить.

– Но он спит. Это тоже будет убийство.

– Я первый его не ударю.

– Он бывал таким ласковым, когда в детстве я разбивала себе коленки… Дети всегда расшибают коленки… Жизнь проклятая штука. Подлая…

Он поставил подсвечник на место.

– Нет, – сказала она. – Возьмите. Я не хочу, чтобы он причинил вам какой-нибудь вред. Ведь он всего-навсего брат, правда? – спросила она с какой-то горечью. – Возьмите! Пожалуйста! – И когда он все же его не взял, она подняла подсвечник сама; лицо у нее было каменное, вышколенное, детское, но в его выражении было что-то напускное. Казалось, маленькая девочка пытается сыграть леди Макбет. И, глядя на нее, смертельно хотелось ее уберечь, скрыть, что такие вещи бывают не только на сцене, но и в жизни.

Она повела его за собой, высоко держа подсвечник, словно репетируя роль: свечу зажгут на премьере. Все в этой квартире было уродливо, кроме нее. Это только подчеркивало, что оба они здесь чужие. Тяжелую мебель явно доставили прямо со склада или заказали по телефону со скидкой – гарнитур 56а из осеннего каталога. Только букетик цветов, несколько книг, газета и дырявый мужской носок свидетельствовали, что комнаты жилые. Носок заставил Роу замедлить шаги; он так наглядно рассказывал о длинных вечерах вдвоем, о двух людях, знающих друг друга много лет. Он впервые подумал: «Ведь это ее брат должен умереть».