– Конь, нам позвонили, что у тебя конюшня сгорела. Кого ловить?

Нас всех троих конечно тут же выперли. Вытолкали в самый интересный момент. Ни для кого мы не представляли больше интереса. Со сломанным столиком и огромным жизненным опытом, не солоно хлебавши мы направились домой. Даже разговаривать не хотелось. Столько нервотрепки и в конце остаться на своих бобах. У калитки дома я попрощался с друзьями.

– Пока.

– До завтра.

– Эх, вы!

– Данила, как же так? Ведь я своими глазами видел в сгоревшей ножке стола оплавленное монисто, что ты вчера у бабки без спросу взял.

– Ну и что?

– Как что? Брюлики должны были быть у тебя.

– Они и были.

– А потом?

– А потом когда начался пожар и вы все как угорелые кошки выскочили на улицу я их по ридикюлям и разложил, только местами перепутал. Ничего страшного не случилось, Хват и Конь все равно опознали свои.

– Но зачем ты это сделал, если они были уже у тебя?

– Рассказывать долго – часа на два, а мне полоть надо.

– А ты коротко.

– Если коротко, то там пахло секир башкой, тому кто их умыкнет. Ночью по складу слишком много народа шастало, кроме Брехунца были и другие. Я только под утро сумел смыться, считай всю ночь не спал.

Не успел Данила взять в руки наточенное орудие труда, как пред ясны очи предстала Настя. Кол на мочало, разговор начался сначала.

– Эх ты Данила, струсил, а ведь брюлики были у тебя, раз вместо них монисто спеклось. А ты все отдал!

Данила всучил ей тяпку.

– Огород выполешь, получишь свою долю.

Мы стояли, как громом пораженные.

– Неужели?

– Данила?

А он кивнул головой.

– Я у них самые крупные шесть штук заныкал, каждому по две. Из-за них не будут базар устраивать. Их там было много.

Весь день он как богдыхан лежал на крыльце и демонстративно попивал из самовара чаек, а мы с Настей горбатились на его огороде.

– Поли чище! Рысью, рысью! – нетерпеливо дергала меня за удила Настя.

Я и сам старался как стахановец. В конце дня, когда Данила принял у нас работу, за труды мы получили по две горошины, по два, как мне показалось, прозрачных, чистейшей воды алмаза. У Насти почему-то дрожали руки, когда она подставила стертые в кровь ладошки, наверно от непривычной работы с тяпкой. Я тут же, как крутой знаток, попробовал разрезать полученным алмазом стекло. Из-за спины заинтересовано, в нетерпении облизывая губы, выглядывала Настя, а Данила безразлично отвернулся в сторону. То, что должно было быть алмазами, или бриллиантами стекло не резало, а скользило по нему. Побледневшая Настя протянула свою долю.

– Проверь и мои!

И ее прозрачные камешки не оставляли на стекле следа.

– Стразы! Обычное стекло! Подделка! – обессилено, вместе с одинокой слезой выдавила она запоздалое заключение. Но тут же наша подружка нехорошо сузила глаза и гневно спросила Данилу:

– Ты знал об этом?

– И мои такие же! – развел он руками, уходя от прямого ответа. – Я что ювелир-эксперт, какие были брюлики, те и взял.

Врет конечно наш дружок! Знал он, что в мешочках обычная подделка, того их и вернул. А как красиво пил чай на крыльце. Еще с бабкой у них состоялся престранный диалог, я слышал краем уха.

– А чего это твои друзья полют, а ты как кот лежишь в тенёчке.

– Эксперимент лаболаторный!

– Чего?

– Проверяем на них, как труд создал человека!

– Врешь!

– Не вру! Сами вызвались!

– А они что, не человеки?

Данила бросил косой взгляд в нашу сторону.