Сам генеральный следователь пока безмолвствовал, но, скорее всего, по одной лишь причине – он был начисто лишен музыкального слуха, а потому не страдал от всепоглощающей страсти господина Сверло-Коптищева к музыке.

Доктор же Немертвых совершенно справедливо замечал, что означенный господин вполне мог оказаться скрипачом или, боже упаси, саксофонистом, и все соглашались, что в таком случае их муки многократно усилились бы.

Ну а что думал офицер суда Топорны, осталось неизвестным. Спутники затруднялись определить, обращает ли он хоть какое-то внимание на нестерпимую какофонию. (Стажёр Дубовны точно знал, что обращает, поскольку видел, как Пол тщательно заполнял бланк расстрельного приговора на господина Сверло-Коптищева, но предпочел оставить это знание при себе. В конце концов, генеральный следователь всегда говорил, что язык лучше держать за зубами.)

– Что-что? – спросила дама за соседним столиком у своего спутника. – Ах, это дивно, просто дивно!

– Что такое? – приподнял бровь господин Бессмертных.

– Извольте-с… – стюард передал сидящим за столиком программки, отпечатанные на дорогой бумаге цвета слоновой кости.

– Однако! – поразилась Каролина. – Я не предполагала, что в поезде есть даже свой синематограф! Где же он располагается?

– В салоне, разумеется, – ответил доктор и блаженно улыбнулся.

– Лучше бы тут был бассейн, – заметил неожиданно Пол и снова умолк.

– Почему? – спросил Дэвид. Топорны так редко подавал голос, что некоторые начинали путать его с предметами обстановки, а это было фатальной ошибкой.

– Потому что в бассейне крайне затруднительно играть на рояле, – ответил Пол и замолчал, очевидно, до вечера. Это была очень длинная фраза для светской беседы в его исполнении.

– Но, вижу, обер-кондуктор всё-таки нашел способ временно изгнать этого меломана из салона, – удовлетворенно сказал доктор. – Признаюсь, пускай лучше там безостановочно крутят самые глупые и скучные ленты, чем… вот это, – добавил он, передернувшись, когда господин Сверло-Коптищев выдал особенно страстный пассаж.

– Теодор, вы рискуете оскорбить нашу дорогую Каролину, – негромко сказал ему следователь, указывая на программку.

– О! – произнёс доктор. – Да, в самом деле. Признаю свою ошибку.

– Замечательно! – восторгалась тем временем Каролина, не расслышавшая, по счастью, речей Немертвых. – Потрясающе, ведь эту ленту должны были начать показывать в столице как раз сегодня! Я так жалела, что не смогу попасть на премьеру…

– Это ведь Большой Королевский экспресс, – заметил Руперт Бессмертных, – не забывайте. Уровень сервиса – соответствует.

– Пожалуй, следует пойти переодеться, – объявила женщина. – В конце концов, премьеры случаются не каждый день!

Если кто-то и хотел сказать, что в салоне всё равно будет темно, а внимание зрителей окажется приковано к экрану, то счел за лучшее помолчать. Противоречить Каролине, воодушевленной грядущим показом очередной ленты по мотивам бесконечной саги о приключениях Кривого и Хромого, выходящей из-под её пера, определенно не стоило.

К вечернему показу собралось немало публики из первого класса (и особо приглашенные персоны из второго). По счастью, мест хватило для всех, но… Каролина, вплывшая в салон в облаке дорогих духов и серебристого шелка, внезапно обнаружила, что остались свободными стулья лишь в самом конце импровизированного зрительного зала.