ХАНАКО. Нет, нет.

ДЗИЦУКО. Ты поняла? (Она заталкивает ХАНАКО в кресло и, прильнув к ней, говорит увещевающим тоном.) Ты и так прождала бесконечно долго. Ты ждешь его уже сто лет. Ты стала такой красавицей. Да наткнись он однажды на тебя, так никогда уже не в силах будет расстаться с тобой. Понимаешь? Ты должна перестать ждать. Просто надо отправиться его искать.

ХАНАКО. Нет, я не сдвинусь с места. В жизни ни за что, никогда и не подумаю уйти отсюда. Мир так велик, что даже неважно, сколько мне суждено искать его, но… Но! Ничего из этого не получится. Я буду ждать его здесь и никуда–никуда не поеду, потому что, останься я здесь, он непременно вернется ко мне после своих долгих скитаний. Неподвижная звезда обязательно сходится с той, что вечно блуждает по небу.

ДЗИЦУКО. А что, если он тоже ждет тебя и никогда не тронется с места?

ХАНАКО. Ты не знаешь мужчин.

ДЗИЦУКО. Ханако, пожалуйста, будь благоразумной. Умоляю тебя.

ХАНАКО. Ой, я так устала. Ты совсем не обращаешь внимания, до чего же я выдохлась. Нет, правда, Дзицуко? Каждый раз, день за днем, я должна рассиживать на этой жесткой деревянной скамейке, ожидая его. Да, я измоталась. Я, возможно, давно плохо выгляжу. А может, наоборот, напоминаю огромную розу, сияющую глянцем? Но я действительно ужасно выбилась из сил. Вот передохну–ка немного. Хорошо бы ненадолго преклонить голову к подушке и поспать часок–другой. Тогда я стану похожа на стремительно заснувший крошечный островок. Ну да, совсем–совсем на крошечный такой островок, погрузившийся в сон. Пока он день за днем все кого–то ждет, а гавань его развернута в открытое море. И она тоже замерла в ожидании. Вот только все диву дается, когда же наконец, устремившись от берега к порту, хотя бы одна ладья стронется с места. И весь берег так и зардел в кровавых лучах заходящего солнца. Там даже днем светит луна, а солнце, случается, сияет и ночью. Но зато на том островке нет нужды ни в каких часах. Так что вышвырну–ка я свои часики тоже.

ДЗИЦУКО (печально). Зачем?

ХАНАКО. Потому что тогда поезда никогда уже не смогут отъехать со станций.

ХАНАКО выходит. ДЗИЦУКО стоит, как будто замерев на мгновение. она посматривает на газетные обрывки и принимается сметать их метлой подальше к двери. и она уже собралась было их выбросить, как тут же заметила в дверях мужчину.

ДЗИЦУКО. Кто там?

ЕСИО. А Ханако здесь?

ДЗИЦУКО (подходит к нему). Здесь никого нет с таким именем.

ЕСИО. Но я уверен, что она здесь. (Он вынимает газету из кармана.) Я прочел о ней в утренней газете.

ДЗИЦУКО. Газеты, как всегда, сплошь и рядом печатают лживые сведения.

ЕСИО (сделав несколько шагов внутрь комнаты). Пожалуйста, позвольте мне увидеть Ханако.

ДЗИЦУКО. (Она давно уже все поняла, но тем не менее спрашивает.) А кто вы?

ЕСИО. Как только вы ей скажете, что Есио здесь, она сразу поймет, кто я.

ДЗИЦУКО. Это имя мне знакомо давным–давно. До чего же оно мерзкое и как гнусно звучит.

ЕСИО (продолжает молчать).

ДЗИЦУКО. Во–первых, у меня совершенно нет никакой возможности узнать, действительно ли вы тот самый, настоящий Есио.

ЕСИО. Ну, раз вы сомневаетесь, так взгляните–ка на это. Вот ее веер, с лунными отражениями на воде.

ДЗИЦУКО. Не понимаю, где вы только выискали его.

ЕСИО. Я так и думал: вы непременно скажете что–нибудь в этом роде. А сейчас, будьте любезны, отведите меня к ней…

ДЗИЦУКО. Когда вы наткнулись на эту статейку в газете, так, видно, сразу же во образили себя героем громкой любовной истории. Вот и рванули тут же сюда. Нет, правда? К той самой женщине, кого вы бросили ровно три года назад, не задумываясь ни минуты.

ЕСИО. Знаю, я поступил крайне дурно. Но где–то лишь год назад я обрел наконец свободу.