— Во сколько?

— В одиннадцать.

— Надо же, по минутам рассчитал…

— Соседка, хозяйка котика, поинтересовалась, я ответил.

— Мало ли что ты мог ответить…

— Она сверила время по часам в прихожей! Во сколько же Ваня играл в «преферанс»?

— С 23 до 23.40.

— Нет, правда? — поразился Самсон, словно факт этот только что дошел до него. — Правда? Он был в Молчановке?

— В 23.40 Ваня — или кто-то другой — не выключил компьютер по правилам, а просто выдернул вилку из розетки.

— На радостях! — выпалил Самсон. — Девчонка пришла.

— Или убийца. Хотя… нет. Вика была еще в клубе, а Ваня звонил мне в четвертом часу.

— Да очевидно же, что преступление (если оно было) совершено тут. Сюда ты доставил Вику… ковер… наконец, записка эта жуткая!

Я задумался.

— В окрестностях Молчановки, кажется, орудует шайка грабителей.

— Откуда сведения? — прошептал Самсон.

— Позволь не раскрывать мне пока своих информаторов, — состроил я из себя «детектива»… вдруг почувствовал, что «подозреваемый» на пределе от страха и добавил: — Они душат удавкой.

— Но оставляют трупы. — Самсон улыбнулся весьма странновато. — Оставляют трупы. Понимаешь? Оставляют…

— Остановись.

Я и сам чего-то испугался.

— Выпей. (Он послушно, как дитя малое, последовал моему совету.) Будем рассуждать логически.

— Не выйдет! У него другая логика, не наша.

— У кого?

— У того, кто из-под земли.

Черт! Как-то внезапно он напился.

— «Логически»! — фыркнул сценарист; нет, не с коньяка он пьян — со страху; беспокойные бесцветные глазки вновь вознеслись «горе». — Не могу! У меня сын погиб, а не у тебя! — оскалился прямо-таки вампирской улыбочкой — и почудилось: он знает, знает про меня и Ваню. Но час полной откровенности между нами еще не пробил.

— Удивляюсь, — продолжал Самсон, — просто удивляюсь, как спустя годы ты опять вошел в нашу семью.

— Меня Танюша попросила: отыскать сестру с племянником. Ты что-то имеешь против?

Он расслабленно пожал плечами.

— Давай-ка, Самсон, к делу. Опиши вечер той субботы, не упуская подробностей.

Злосчастный дом возводился почти три года, переживая периоды подъема и спада; менялись рабочие; шестого июня в семь часов Виктория наконец рассчиталась с последними (два молдаванина, сразу отбывшие в аэропорт с билетами на руках). Вслед за ними уехала в Москву и она — на электричке, машину узурпировал капризный сценарист.

Мать уговаривала сына (и Самсон, понятно, угрожал и подзуживал) отправиться вместе с нею. Однако тот уперся: «Дайте спокойно дослушать „Вечерню“ Монтеверди!» — и ушел на станцию к московской электричке на 10.05.

— А потом и ты к своей подруге полетел?

Прозвучало грубо, я извинился. Он сказал:

— Я ее любил.

— Каминскую?

— Жену. Но с Викой трудно, сложно… — Самсон усмехнулся. — Вот я и наше мирок, «где оскорбленному есть чувству уголок».

— Чем же Вика тебя оскорбила?

— Цитата! — взвизгнул он злобно. — Подходящая почти к любой семейной ситуации. Сам небось не святой…

— Вика изменяла тебе?

— Может быть.