— Слышал.

— Если во главе рода, племени или клана вставала женщина, то лет двадцать назад там проходил рыжий или блондинистый демиург. Хватало и ночи.

— Какой интересный мир.

— О, да, — протянул Рысь, расставаясь с надеждами вернуть куполу стабильность, пока внутри его этот блондинистый гость.

Карма.

Перехлёсты жизни.

* * *

Дмитрий. Где-то в Дальневосточной тайге.

Ветки хрустели под ногами так сочно, что казалось — слышит весь лес. Группа спецназа особого назначения шла впереди, позади, по бокам, оберегая шефа от всех возможных опасностей кольцом охраны. Четыре человека, взявшие в кольцо. Не плотным, как привык в городах строем, а рассыпавшись метров за двадцать-тридцать. Их и не слышно. Крадутся, как кошки. Без бронников, минимум оружия, налегке. Но в тёмном, странном лесу с этой группой шагается проще, спокойнее.

Слышно только свой хруст под подошвой. И сердце трепещет. То ли от страха, что все покинули и он, учёный, в ночном лесу один — ведь так и кажется! — то ли от предвкушения.

Да, предвкушения. Ради него и сорвался с космодрома ближе к ночи и четыре часа трясся в вертолёте с охранительной командой. Аномалии севернее космодрома манили, как мёд пчёл. Вроде не маленький уже бегать по лесам с приборами, замеряя и обнюхивая каждый куст. Молодёжь бегает, снимает на видео и шлёт в режиме реального времени по ГЛОНАСС на мониторы базы. Но последний отчёт и горящие глаза очевидцев…

Не удержался.

И вот над головой филин, под ногами шныряет что-то мелкое. И есть огромное желание не наступить на ползучего гада. Гадюку ли, щитомордника. Говорят, по весне агрессивны, а ночью ещё и самая охота у ползучих на бегающих. Хомяка ли какого сожрут, мышку… Дмитрий в своё время на уроках зоологии всё чаще спал, чем слушал. Но страх ночного леса, когда луну скрывают верхушки деревьев и не видно дальше вытянутой руки, будил что-то в родовой памяти. Ноги ступали аккуратно, руки вцепились в палку, на которую опирался как на посох, шаря перед собой. Удобно тыкать впереди. И в лужу не улетишь, и канавы прощупываются. Зрение в ночи бесполезно. Только обостряются другие формы восприятия, словно компенсируя потерю.

Фонари, и ручные и на сферах и плечах десанта, тухли, едва люди входили в зону. Докладчиком приходилось выходить на несколько километров, чтобы возобновлялся приём со спутников, и можно было послать очередную порцию собранной информации. Техника в отключке. Любая. Аккумуляторы, полные заряда, в момент попадания в зону аномалий вмиг истощаются, словно их нещадно выпивали досуха. Чувствительные приборы сходили с ума, на разных точках измерения показывая то полное отсутствие радиации, то «Чернобыльский» уровень. Приборы с небольшим разбросом шкал напротив, не сдвигались с показания нуля. Странно начинал вести себя металл. Серебро принималось светиться, меняя оттенки от белого до розового. Чернело золото, словно постепенно покрывающееся копотью. Медь вовсе принималась набирать вес, набирая до двадцати процентов дополнительного веса. Как будто бы на неё начинала действовать другая гравитация. Единственное, что оставалось нормальным, это сама гравитация. По всему периметру зоны аномалий.

Поспешил, перешагивая поваленное дерево, и поскользнулся. Посох не помог, неловко переломившись пополам от сильного упора. Спина ощутила мягкий мох. А сквозь шелестящие кроны выглянули звёзды.

Вставать не спешил. Блуждание по ночному лесу порядком утомило. А тёплая земля словно давал сил. И лёгкий ветерок ласкал лицо, остужая разгорячённое тело. И звезды на небосклоне такие чистые, яркие. Бледно-жёлтый полумесяц.

— Вы в порядке, Дмитрий Александрович? — загородила звёзды фигура охранника.

— Хорошо-то как, — протянул Дмитрий.