Только два европейца – французские миссионеры Гюк и Габэ, о которых мы уже упоминали, пытались добыть подробные сведения о Кукуноре. Лет за двадцать до того, как Пржевальский ступил на берег загадочного озера, миссионер Габэ умер в Бразилии. Его товарищ Гюк вскоре выпустил книгу об их совместном путешествии в Тибет. Велеречивый монах внес в свои записки много фантастики и цветистости.

Пржевальский исследовал Кукунор – озеро, окруженное горами и солончаковой степью. Вечернее солнце пылало, опускаясь в озеро, как в темно-голубую тучу, в зарослях дерисупа в степи кричал дикий осел – зверь джан по-тибетски. В банагах – шатрах тангутов – горели костры из аргала.

Цинхай – Синее море – так звали Кукунор китайцы. Тангуты дали ему название Цок-Гумбум. Огромное горное озеро окружностью в триста сорок верст лежало на высоте в десять тысяч футов. Вдоль северных и западных берегов его раскинулись степи, не очень высокие холмы поднимались над ровными пространствами. Вся степь была изрыта норами пищух (этот вид степного зверька был здесь открыт Пржевальским). Над холмами кружились орлы. Обилие рыбы привлекало к водам озера орланов. Семьдесят речек и ручьев вливали свои воды в Кукунор. На озере было пять островов, самый значительный из них носил название Лунцюйдао. На нем жили буддийские отшельники. Только зимой, когда озеро покрывалось толстым льдом, жители Кукунора посещали остров, принося пищу отшельникам. На всем Кукуноре нельзя было отыскать ни одной лодки. Пржевальский об этом очень сожалел – он не отказался бы отправиться в гости к островным монахам.

Самый слабый ветер вызывал здесь сильный прибой. Монах Гюк уверял в своей книге, что на Кукуноре, как на море, бывают приливы и отливы. Великий Охотник терпеливо проверил, прав ли был Гюк. Наблюдения показали, что о приливно-отливных явлениях на Кукуноре не может быть и речи.

Пржевальский глядел на распяленные свежие шкуры зверей. Здесь он впервые добыл дикого осла и красавицу антилопу Gassella Przewalskyi. На карте появились очертания Кукунора. Озеро походило на сердце или на червонный туз, острым концом обращенный к юго-западу.

Весть о неведомых людях, пришедших на берег озера, разнеслась по всей области Кукунор. Через несколько дней в палатке Пржевальского сидел необычный гость. Это был тибетец Камбы Нансу, посол далай-ламы к китайскому богдыхану. Камбы Нансу еще в 1862 году выехал из Лхасы в Пекин, но попал в дунганское восстание. С тех пор посол отсиживался на Кукуноре, боясь вернуться обратно в Лхасу и выжидая время, когда можно будет пройти в Пекин. Дары далай-ламы богдыхану хранились у Камбы Нансу в надежном месте, а сам посол десять лет подряд слонялся по кочевьям хара-тангутов и монголов.

Камбы Нансу, узнав, что четверо богатырей отбились от сотни «хой-хой», загорелся желанием ехать с ними в Лхасу. Посол клялся, поминутно высовывая язык, что далай-лама будет рад приходу русских, давал слово, что гости будут с почетом приняты владыкой Тибета. Пржевальский только поблагодарил посла за приглашение в Лхасу. Ведь деньги пришли к концу, верблюды еле держались на ногах. Какая уж тут Лхаса! Продавать последние ружья хара-тангутам, чтобы потом погибнуть от пуль?

Пржевальский в раздумье бродил по берегу Кукунора, думая о том, что для похода в Лхасу нужна только тысяча китайских лян. Он решил отказаться от предложения Камбы Нансу, но тем не менее попытаться дойти хотя бы до границы Тибета. Пересчитав свои деньги, он пошел к кукунорским монголам, выменял с доплатой старых верблюдов на новых, положил в мешок последние сто лян и двинулся в новый путь вдоль северо-западных берегов озера.

Вскоре он взошел на Южнокукунорский хребет и, перевалив через него, вступил в страну Цайдам. Земля ее, пропитанная солью, распростерлась до самой тибетской ограды – хребта Бархан-Будда. Через соленые болота Цайдама путники достигли подошвы хребта и стали пробираться к перевалу, за которым лежал Тибет.