Он постигал все – пути птиц в небе, древние следы человека на земле, знал, как человек искал дороги в горах, пустынях, на берегах рек и где именно этот человек должен был идти.

Потому-то он знал, как и где пробиваться ему самому к истокам индийских рек, чтобы замкнуть кольцо своих исполинских открытий и догадок.

У него был обычай после каждой пройденной тысячи верст устраивать праздник для себя и своих людей. Такое торжество он открыл в Ясулгуне, оазисе, осененном шелковичными деревьями. Казачья гармошка так и ходила ходуном в руках победителя пустынь, гренадеры Нефедов, Иванов, Блинков, Бессонов плясали вприсядку, и потомки древних индостанцев, жители зеленого Ясулгуна, смотрели с удивлением на эту забаву великанов. Гренадеров сменяли казаки и пехотинцы – Хлебников, Родионов, Максимов, казак-препаратор Пантелей Телешев, Дондок Иринчинов. Уж наверное, и Пржевальский показал ради праздника свое искусство. На торжествах он закармливал спутников едой собственного приготовления, угощал шутливыми стихами, которые он сочинял тут же, где-нибудь в сторонке, держа в руке поварской черпак.

Родина была теперь не за горами. С песнями вступили храбрецы в город Керию, славный с древних времен своим золотом. Здесь жили земледельцы, творцы шелка и искатели золота и нефрита. Плодородие и избыток воды делали Керию благодатным местом Джитышара. Керийские жители вышли встречать русских.

Река Керия, как и многие реки, описанные Пржевальским, брала начало в каменной тибетской пустыне, низвергаясь с безымянной высоты. Прорываясь сквозь вечный снег Керийских гор, река стремилась к Тариму, но, не добежав до него, пропадала в песках Такла-Макан. В стремнинах Керии бродили охотники за камнем «юй» – добытчики нефрита, но верховья ее еще никем не были изучены.

На керийском притоке Курабе стояло цветущее селение Полу. В нем жили мачины. Здесь русские гости присутствовали на веселом празднике – «томаше», где перед толпой ходили шуты, ряженные обезьяной и козой. Казачья гармошка снова оглашала шелковичные сады звуками лихой музыки, и снова казаки плясали в облаках лёссовой пыли. К югу от Полу простирались тибетские области, пути к юго-западу вели в Ладак, на верховья Инда. Жители Полу так привыкли к русским, что женщины плакали, узнав, что русские молодцы покидают оазис у тибетских рубежей.

Путешественники упорно искали ворота в Тибет. От жителей Полу удалось узнать, что такой проход будто бы существует в ущелье, где течет река Кураб. Пржевальский сел на коня и поехал на разведку. Вернулся он мрачный и раздраженный. Пробиться в Тибет здесь было нельзя. Великий Охотник перестал спать, осунулся, почти не разговаривал со своими спутниками.

Пржевальский взошел на вершины Керийского хребта. Эти горы были самым западным и самостоятельным звеном, последним позвонком в теле куньлуньского дракона.

Вечный снег блистал на холодных скалах, растения поднимались здесь только до высоты тринадцати тысяч футов, а дальше уступали место дикому камню, льдам и снегам. У подножий Керийских вершин жили те же мачины, затерянные во мгле дымных и пыльных лессовых хижин.

Уже на пути в шумный магометанский город Хотан, или Ильчи (Ильчи значит «посол»), Пржевальский осмотрел горы Текелик-таг.

Город Ильчи прятался за старым крепостным валом, но китайцы, утвердившиеся здесь после падения Бадаулета, возвели вокруг Хотана новые укрепления. Русские подданные из числа жителей Хотана вышли навстречу Пржевальскому с хлебом-солью.

В этом городе шелка и ковров произошло забавное событие. Переводчик Абдул Юсупов пошел гулять по Хотану в сопровождении местного купца – русского подданного.