быть чудесным, небо было ярко-синего цвета, и лучи теплого осеннего солнца блестели в гранях камней, валявшихся на дороге. Тысячи птиц, скрытых в изумрудной зелени деревьев, весело щебетали. Вдали виднелись хижины, разбросанные в беспорядке направо и налево от дороги.

— Послушайте, предводитель, — сказал, смеясь, Валентин. — Вы меня просто приводите в отчаяние своей холодностью и равнодушием.

— Что хочет сказать мой брат? — возразил удивленный индеец.

— Боже мой! Да поглядите же вокруг. Что за чудный край! Что за дивная сторона! А вы смотрите на все это так же холодно, как те гранитные скалы, что на горизонте.

— Мой брат молод, — отвечал с тихой улыбкой Трантоиль Ланек, — а меня охладили годы.

— Но разве можно глядеть хладнокровно на эти чудеса? — спросил молодой человек.

— Пиллиан велик, — сказал глубокомысленно предводитель, — все это его создание.

— То есть, вы хотите сказать, Божье, — уточнил Валентин. — Но все равно, мысль у нас одна, и не станем спорить о словах. О, — прибавил он со вздохом сожаления, — на моей родине дорого бы заплатили, чтобы взглянуть только на то, чем я любуюсь целые дни.

— Разве на острове моего брата, — с любопытством спросил индеец, — нет таких гор и растений, как здесь?

— Я уже говорил вам, предводитель, что моя родина не остров, но такая же обширная страна, как эта. Благодаря Богу в ней довольно деревьев и других растений и есть горы, довольно большие, например Монмартр.

— Гм, — сказал индеец, не понявший своего собеседника.

— Да, — продолжал Валентин, — у нас есть горы, но в сравнении с этими они простые холмы.

— Моя страна самая лучшая на свете, — с гордостью отвечал индеец. — Пиллиан создал ее для своих детей. Потому-то бледнолицые и хотят отнять ее у нас.

— Есть правда в ваших словах, предводитель. Я не стану спорить с вами, это завело бы нас далеко, а у нас есть другие важные дела.

— Ладно, — снисходительно отвечал индеец, — все люди не могли родиться в моей стране.

— Правда, и вот почему я родился в другом месте.

Цезарь, который истинным философом шел подле двух Друзей, уплетая бросаемые ему куски, вдруг зарычал.

— Что с тобой, старина? — дружески спросил Валентин своего пса, лаская его. — Иль ты заметил что-нибудь подозрительное?

— Нет, — спокойно отвечал Трантоиль Ланек. — Мы подходим к тольдерии. Пес почуял аукаса вблизи.

В самом деле, едва он сказал это, как на повороте дороги показался индейский всадник. Он рысью приближался к нашим друзьям. Проезжая мимо, он приветствовал их священным марри-марри и поехал дальше.

— А знаете ли, предводитель, — сказал Валентин, отдавая поклон всаднику, — не худо ли мы делаем, что идем так открыто по дороге?

— Что ж из этого?

— Гм, мне кажется, что довольно есть людей, которые охотно помешали бы нашему делу.

— Кто знает про наше дело? Кто знает, кто мы таковы?

— Правда, никто.

— Так не лучше ли действовать открыто? Мы просто путешественники — вот и все. Если б мы были в пустыне, тогда другое дело. Но здесь, в этой полуиспанской тольдерии, излишняя осторожность может только повредить нам.

— Я сказал это просто так.